— Замечательно, — сказал я.
— Когда вы отправляетесь?
— Как стемнеет, часов в одиннадцать. Луна сейчас появляется поздно. Наш расчет заступает на пост в час ночи, стало быть, хватятся меня только через два часа.
— Удастся ли вам ускользнуть незаметно?
— Это нетрудно. Разве что очень уж не повезет.
— Тогда желаю удачи, — сказала она и стиснула мою руку. — Я должна возвращаться, а то ваши ребята уже моют нам косточки.
Она уж было повернулась, но остановилась.
— Кстати, незадолго до восьми Вейл уехал куда-то на своей машине и сегодня уже не вернется.
— Откуда вы знаете?
— Сказал один знакомый с поста оповещения. Он учится на штурмана. Этот парень видел, как Вейл садился в машину, и спросил, можно ли зайти попозже поговорить о какой-то премудрости. Обычно Вейл с готовностью помогает людям, но тут он ответил, что нельзя, поскольку сегодня-де его больше не будет.
— Все совпадает, — проговорил я.
Марион кивнула.
— Я тоже так думаю. Если вы не вернетесь до рассвета, я сама пойду к Уинтону.
— С богом, — сказал я.
Она задержалась еще на мгновение, глядя мне в глаза. Может быть, хотела запомнить мое лицо, опасаясь, что мы больше никогда не увидимся? Не знаю. Но в этот миг мы были очень близки. Секунду спустя Марион быстро повернулась на каблучках и ушла.
В окопе меня не преминули осыпать разного рода шуточками, но я, занятый другими мыслями, не обратил на них никакого внимания.
— Вы с Мики — идеальная парочка, — заявил Че-твуд. — У обоих одинаково перепуганный и таинственный вид.
— Не плети чепухи, — яростно огрызнулся Мики.
Злость, прозвучавшая в его голосе, должна была навести меня на кое-какие мысли, но я был слишком погружен в собственные думы и едва заметил ее. Приближался решительный час.
В десять нас сменили. Обычно весь расчет тут же заваливался на боковую, чтобы поспать как можно дольше, но как раз сегодня Кэну и Четвуду приспичило затеять спор о сцене. Четвуд отстаивал достоинства актеров-любителей, а Кэн, естественно, защищал более утонченную современную школу. Они просидели при свете фонаря «летучая мышь» и проспорили до без четверти одиннадцать, а я тем временем лежал на койке, кипя от злости.
Наконец барак погрузился в тишину. Я выждал до четверти двенадцатого, пока все крепко уснут. Когда барак наполнился тихим ровным сопением, я соскользнул с койки и натянул форменку. Ложась в постель, я снял только ее. Чтобы идти быстрее и без шума, надел парусиновые башмаки. Перед уходом я запихнул под одеяло свой вещмешок и шинель, чтобы караульный, который будет будить сменщика, подумал, что я по-прежнему сплю.