— Да стой ты, торопыга. Записку забыл.
Верный блокнот стал на страницу тоньше, и слуга, наконец, умчался прочь, унося в кармане простое, но понятное послание: "Иду по следу. Если не приду вечером — жди дольше. Брокк."
Взъерошенное спросонья небо ворочалось наверху, выставляя в просвет между крышами то косматую тучу, то случайную улыбку солнечного луча. Я прижимался лбом к оконному стеклу и, позволив взгляду свободно гулять по чужим балконам, мечтал, чтобы поездка длилась как можно дольше. Что бы там ни говорила озабоченная благополучием подопечных Карина, мысль о падком на Тронутых подростков профессоре вызывала лишь омерзение, и я представления не имел, как начать разговор с отвратительным мне заранее субъектом.
Спокойная тишина Восточного простенка мало-помалу наливалась шумом толпы — повозка приближалась к проспекту Надежды. Сверкнул, слепя, солнечный луч, запутавшийся прутьях балконной решетки. Пока я отчаянно моргал, рокот булыжников под колесами сменился ровным шорохом брусчатки. Ресницы быстро справились со слезами, за которыми вовсю мельтешила уличная жизнь. Рабочее утро было в самом разгаре, но горожане, торопясь урвать кусочек радости от редкого солнечного дня, находили множество причин выйти на улицу. Четыре девчонки-ткачихи, оживленно болтая, чересчур внимательно смотрели на просвет новый кусок тонкого белого сукна. Городовой в коричневом мундире привалился к газетному киоску и блаженно жмурился под козырьком фуражки. Его пальцы, которым в кои-то веки было тепло и сухо, лениво перебирали красные кисти на эфесе сабли. Даже студенты, что прятались в тени раскидистого каштана и раз за разом пускали по кругу бутыль с чем-то мутным, разрывались между страхом разоблачения и желанием в полной мере насладиться неожиданным даром природы.
Я еще раз как следует проморгался, выгоняя из глаз последние светлые пятна, и полистал блокнот. Интересно, почему Молтбафф перестал наведываться в цирк? В избавление от порока я не верил — только не в Вимсберге. Если только что-то не изменило жизнь профессора, не перевернуло ее с головы на ноги… Но версия с бегством пожилого сластолюбца казалась сильнее. Неведомо, какие еще необычные страсти владели его душой. А за любую похоть приходится платить, и как знать, не получил ли профессор такой счет, что пришлось бежать из города? Я даже начал придумывать причины для бегства, сочинив несколько совсем уж жутких историй, но быстро себя оборвал. Тратить время на бесполезный плач по нравам не хотелось.
Колеса вновь мелко затряслись, запрыгали по булыжникам. Камни для брусчатки были дороги. Некогда Ратуша предоставила гостям города выбор — платить налог на въезд монетой, или же камнями для городских мостовых. Не знаю, рассчитывали ли они на такую прибыль, но дороги от нового закона выиграли куда больше, чем казна.