— Семь, восемь… — уже в ладонях ее искрился, сверкал шар ослепительно яркого огня.
Шаас совсем пропал из виду. Я распластался по стене и выглянул за угол — там, вдалеке, фонари щедро расплескивали перед цехом яркий свет, и в этом кругу уродливой статуей застыл земляк нашего ящера. Тонкий и хрупкий силуэт отсюда казался каким-то нескладным. Я вспомнил слова Шааса о Тронутых-ящерах, и невольно исполнился жалости к бедному изгою.
— Девять, — Лемора замахнулась, и по краю моего взора мазнуло огнем, — десять!
Чистое, истинное, едва явившееся в этот мир маленькое воплощение первородного огня взлетело над крышами, и с воплем бешеной радости освободилось от оков чужой реальности, слепящей вспышкой вернулось за грань миров.
Взрыв оказался так силен, что окна в ближайших зданиях испуганно задребезжали. Сиах моментально повернулся на звук, но в этот миг из-за угла бесшумно возник его худший кошмар. С тех пор, как он потерял право вернуться в племя, ящер боялся, что однажды придется встретиться в бою с соплеменником, и тогда холодную кровь заново вскипятят унижение, растерянность и боль — все, что он пережил в день изгнания. На краткий миг бесстрастные глаза другого — настоящего — ящера оказались прямо перед ним. В отчаянном порыве Сиах разинул пасть, вложив в хрипящий вопль всю ненависть к соотечественнику, но прозвучать ему было не суждено — голову пронзила страшная боль, и от удара вражьего хвоста ящер рухнул, как подкошенный.
Едва хрупкая рептилия упала, я поманил остальных и быстро пошел на свет. Мы едва услышали тихое шипение телохранителя Хидейка, когда тот наклонился к поверженному и произнес несколько коротких, очень шипящих слов. То, что случилось затем, повергло нас в ужас. Ящер достал меч и быстро отрубил сопернику правую руку чуть выше локтя. Тот даже не пошевелился.
— Однажды, — пробормотал ошеломленный Хидейк, — мне сказали, что поединок ящеров — зрелище неинтересное. Он или заканчивается задолго до того, как ты войдешь во вкус, или тянется так долго, что ты засыпаешь, не дождавшись исхода. Но никто не говорил, что они делают с проигравшими.
А Шаас уже был рядом с нами. Слова Хидейка его не трогали.
— Позволь, — продолжил его наниматель, на сей раз обращаясь непосредственно к ящеру, — но не… честнее было бы добить несчастного, чем обрекать его на жизнь калеки?
— Отрас-стит новую. Может, прирас-стит эту. Будет жить. Убивать нельзя. Закон. Дехс-са, — он указал на недвижно лежавшего ящера, изломанное тело которого выглядело еще более жалким, чем прежде.
— Это, в смысле, Тронутый? — вспомнил я.