Из конторы Роберт ушел рано. Его все время клонило ко сну.
— Иди-ка домой, — сказал Старик. — Увидимся за обедом.
И вот в его распоряжении оказался весь день, который нечем было занять. Он нашел вазу мандаринов, унес один в гостиную и принялся неторопливо его чистить, с удовольствием вдыхая острый приятный запах эфирного масла, брызгавшего из шкурки. Он бросил ее в пепельницу, положил ноги на кофейный столик и принялся есть дольку за долькой…
Потом в комнату вошла Маргарет.
— Почему ты тут? — спросила она. — А где Анна?
— В Порт-Белле. А я вернулся домой, потому что хочу спать.
— Все хотят. — Она шлепнулась на стул, не потрудившись снять пальто из верблюжьей шерсти. — Мне очень неприятно, что мой бывший муженек продержал вас на ногах всю ночь.
— Ну, — сказал Роберт, — ну…
— Он рассчитывал, что его спасут.
И едва не просчитался.
— Анна всегда все делает как надо. Он поэтому и позвонил ей, а не своим.
Роберт отщипнул еще одну дольку.
— К счастью для себя.
— Роберт, ты не съездил бы со мной? Я хочу забрать кое-какие платья, пока Гарольда прокачивают.
— По-моему, его уже прокачали.
— Ну, как-то его еще там лечат. Послушай, помоги мне, а потом мы можем вместе поехать обедать к папе.
Роберт медленно встал, протянул было руку к шкурке мандарина, потом решил оставить ее в пепельнице.
Солнце так и не появилось в небе. Иногда свет становился ярче — порой даже настолько, что металлические предметы начинали поблескивать. А иногда в вышине желтой луной ненадолго повисал солнечный диск. Но туман окутывал все, он льнул к домам, словно был их порождением, висел на деревьях, как бороды мха. Сырой воздух был пропитан запахом горящего торфа, резким извечным запахом.
— Вот так, наверно, пахнул мир после сотворения! — Маргарет сморщила нос и чихнула.
— В феврале всегда так, — рассудительно сказал Роберт.
— Чудная погода для самоубийства. Теперь я понимаю Гарольда.
— Перестань острить, — сказал Роберт. — Да это и неостроумно.
Она всем телом повернулась на сиденье.
— Роберт… — Она говорила так тихо, что он еле разобрал слова. — Я по-другому не умею.
Он чуть было не остановил машину, чтобы обнять ее.
— Ничего, лапочка. — Он сам удивился нежности своего голоса. — Тебе пришлось нелегко, и все это знают.
— Ты знаешь, что сказал папа? Когда я вернулась?
— Чего не знаю, того не знаю.
— Он засмеялся. Вот пойми. Никаких нотаций. Никаких «у тебя есть долг по отношению к мужу» и прочего. Даже «ты меня огорчила» не сказал.
— Может быть, он считал, что говорить тут нечего.
— Когда он кончил посмеиваться — я уже чувствовала себя дура дурой, а не страдающей героиней, — знаешь, что он сказал? «Он тебе не нравится, и я не собираюсь требовать, чтобы ты жила с ним».