Оливер подумал: все они — ее родня. У меня здесь нет никого. Никого, кроме маленького существа, которое вот-вот появится на свет там, в спальне. Жаль, что моя старуха мать не дожила до этого. Как она хлопотала бы, как радовалась бы сейчас.
Дочка родилась перед полуночью. Женщины всплакнули, мужчины выпили еще раз. Оливер поднялся к жене, она спала тяжелым сном. «Первые роды иногда бывают трудными», — сказал доктор. Оливер вздрогнул. Он опять причинил ей боль, вместо того чтобы защитить. Сиделка собрала окровавленные простыни, но Оливер успел их увидеть. Он вновь вспомнил брачную ночь, и его охватил мучительный стыд. Эта хрупкая темноглазая девочка не получила от него ничего, кроме крови и боли.
Когда начались следующие роды, он отправился в отель и прожил там два дня.
Потому что он знал, что никогда не привыкнет к родам. Он гордился, что способен привыкнуть к чему угодно. Он убивал и не испытывал при этом ничего. И он же переживал невыразимый ужас из-за кареглазой девочки. Недели, предшествовавшие родам, были для него мукой. Он не мог смотреть на нее. Находил всевозможные предлоги, чтобы подольше задержаться в конторе, придумывал дела в Чикаго, Сент-Луисе или Майами. Едва он узнавал, что у нее начались схватки, как им овладевала невыносимая тошнота и еще что-то — что-то такое, чего он не мог определить. Но это было как-то связано с тем комочком плоти, который насильственно покидал ее тело, оставляя кровавый след. Словно он сам убивал ее.
Она ничего не говорила, но как будто понимала его. И жалела. Она старалась оградить его от всего этого насколько могла. Двух последних детей она не доносила и поэтому рожала в больнице. Но он не провожал ее туда; в первой раз он был в Чикаго, а во второй она не стала его будить, а тихонько поднялась (спала она одна — уже за несколько недель до этого он под благовидным предлогом переселился в другую комнату) и позвонила матери. Оливер нашел ее записку.
Ее чудовищная заботливость травмировала Оливера. Он чувствовал себя жалким, ничтожным. Нет, надо что-то сделать, купить ей подарок, что-нибудь красивое, очень дорогое. Женщины любят драгоценности — вот что он купит. Он ушел из конторы в разгар дня, чего еще никогда не делал, и побывал во всех ювелирных магазинах на Канал-стрит, но ничего подходящего не увидел. В тот же день он уехал в Чикаго. Там он найдет что-нибудь достаточно дорогое и достойное ее.
И нашел. Он вернулся домой довольный и в мире с самим собой. Подари был очень, очень дорогим. Но… спустя несколько лет, несколько десятилетий он никак не мог вспомнить, что именно купил. Ему казалось, что это было жемчужное ожерелье и серьги — усыпанная бриллиантами оправа и две большие жемчужины, как две слезы. Он вспомнил слова матери: «Жемчуг — это слезы». Так вот, значит, что он купил — жемчуг в уплату за слезы Стефани.