Как я уже упоминал ранее, по действовавшему тогда закону водворять в ЛТП больных туберкулезом никто не имел права. На худой конец, меня сначала должны подлечить от чахотки, сбив интенсивный процесс выделения бактерий, а уж затем, если бы на то имелись санкции свыше, водворить в вышеуказанное заведение. Но для всего этого меня пришлось бы везти назад в Махачкалу, а здесь уже не только мне, но и легавым становилось очевидно, что обратную дорогу я не выдержу. Так что как для меня, так и для мусоров, было одинаково выгодно, чтобы меня здесь приняли, но для этого мне следовало разыграть маленькую комедию.
С того момента, как я увидел утренний развод профилактория, я тут же утвердился во мнении, что лучшего места для перекантовки, пожалуй, и придумать трудно, но мусорам, естественно, виду не подавал, пытаясь по старой воровской привычке что-то у них выиграть.
В то же время задаваясь вопросом, что с них можно было взять? Да и стоило ли вообще устраивать с ними какие-либо торги? Более того, я даже дал им слово, которое для них имело немалое значение, что при неблагоприятном для них раскладе я буду утверждать, что они не имели понятия о том, что я болен открытой формой туберкулеза, а я этот факт скрывал от них по своим причинам. Таким образом получалось, что и волки были сыты, и овцы целы. То есть каждая из сторон была по-своему довольна сложившейся ситуацией.
Я хорошо видел, как мусора от радости еле скрывали свои эмоции, не ожидая, что в конечном итоге все для них так хорошо сложится. Они, очевидно, думали, что, узнав о безнадежности своего физического состояния, я здорово попорчу им кровь перед смертью.
К счастью, они не знали главного, почему я этого не сделал бы ни при каких обстоятельствах, даже находясь в шаге от смерти. А причиной моего согласия с легавыми была не кто иная, как моя жена Джамиля, которая находилась в это время в девяти часах езды от меня, в Самарканде. Что же касалось моего здоровья и дальнейшей судьбы, то эти обстоятельства их, конечно же, волновали меньше всего, но тем не менее менты всячески пытались мне что-то наобещать на будущее, напрочь забыв от радости, с кем имеют дело. Я, улыбаясь, делал вид, что верю всем этим сказкам, и молча слушал их.
В общем, расстались мы лучше, чем можно было предположить ранее, но руки майору на прощание я все же так и не подал. Провались ты пропадом, мразь вохрастая, подумал я тогда, цапку-то до конца дней потом не отмоешь от скверны легавой.