В школе, в учительской, Чибис застала только Евгению Борисовну. У нее Чибис не хотела ничего узнавать. Татьяна Ивановна раскладывала пасьянс «шлейф королевы».
Оля подсела к столу. Ей нравились пасьянсы своей отрешенностью: не надо думать ни о чем сложном и личном — перекладываешь цветные картинки, как детское лото, ищешь заданное сочетание.
Появился директор школы Всеволод Николаевич.
— Вижу, — сказал он Татьяне Ивановне. — Испытываете судьбу.
Татьяна Ивановна смутилась.
— Здравствуйте, Гончарова. «Шлейф королевы» — это именно то, что вам сейчас нужно.
Оля не поняла директора, тоже смутилась.
— Я имею в виду Великобританию.
Оля опять ничего не поняла.
— Вас приглашает в Англию господин Грейнджер на симпозиум органной музыки.
Оля стояла растерянная. Она до сих пор донашивала свое школьное коричневое платье и была по виду все еще школьницей.
— Вам не сообщили в Консерватории?
— Сказали, что должна явиться завтра в международный отдел.
— Это и есть то, что я вам сказал. Ну, и то, что вам скажет «шлейф королевы».
Всеволод Николаевич заспешил по коридору, потому что из какого-то класса донеслись ребячьи голоса, а потом звук, похожий на электромеханическую пилу, которая распиливает что-то на доски.
Тетя Таня убрала карты.
— Надо поискать Верочку ему в подмогу.
— Верочки в школе нет, — сказала Чибис.
— Значит, я ее прозевала. Ты посиди, а я пойду с ним.
Чибис вновь села к столу.
И вдруг она поняла, ощутила совершенно ясно для себя, что если произойдет такое и она поедет на симпозиум в Англию, то повезет не Баха, нет; она повезет русскую органную программу, совершенно новую для всех и для нее, и это будет не готический стиль высоких микстур и не французская музыка с язычковыми регистрами. Она отыщет в Исторической библиотеке или в Ленинской старинные ноты или использует то, что привезла из Новосибирска в списках из бывших староверческих скитов, и подготовит «светло-светлую» землю Русскую, Гардарику, как называли ее в древние времена, что означало Страна городов.
Вот как все это должно быть.
Оля вытащила из колоды одну карту. И это была не пика. И Оля подумала об Андрее.
На следующий день Оля пришла в Министерство культуры, разделась и поднялась на лифте на третий этаж.
Оля прошла по коридору и остановилась перед дверью с номером пятьдесят четыре — международный отдел. Остановилась, и стоит, и понимает, что это глупо стоять и не входить, но с ней именно так все и бывает. Никогда прежде она не могла войти ни в учительскую, ни в кабинет к директору школы или теперь в кабинет декана или проректора Консерватории. Она подходила к дверям и замирала, так же замирала, как перед клавишами органа: она всегда не доверяла себе.