– Я пришел! – промолвил он. – Здесь дышит все таким благоуханьем правды! Мне было так хорошо. Я иду с моря. Ушел из большого порта. Мы с товарищами прорывали новые каналы. Во время работы мне ярко представлялись ваши светлые лица. А больше, – что же вам сказать?
Он улыбался, и, как и в прошлый раз, я пригласил его разделить с нами пищу. Он не смотрел уже на Еву прежним спокойным взглядом. И в этот день Ева не расстегнула своей одежды перед незнакомцем, но отвернулась, чтобы накормить ребенка. Ни малейшая тень не затуманивала ее ясных и непорочных очей. Человек поднялся с наступлением вечера. Он снова пожал мне руку и промолвил:
– Я так хотел бы быть достойным той благодати, что царит в вашем доме.
Ева пошла вместе с нами по лесу. Она нарвала пучок зеленых трав и, отдавая их ему, сказала:
– Розы еще не распустились.
Боже, как было это слово искренно и просто. Но почему я почувствовал страданье, словно в ее словах таился скрытый смысл? Я видел, что юноша на миг заколебался, не знал, что делать с пучком зеленых трав. Грудь его вздымалась. Он поглядел на Еву, потом на ветки. Он был искренен и прям, – я в том не сомневался, – но теперь и он как бы старался разгадать значенье слов и искал разгадки в недрах молодой зелени, и не знал, – уходить ли ему или нет? Мучился надеждой и сожалением и грустно глядел на меня. Вдруг глаза его засветились отвагой и блеснули. Смеясь, он обратился к Еве:
– Ладно, я приду еще, когда распустятся розы.
И пошел большими шагами от нас, бросая нам издалека звонкое приветствие. Он не посмел уже пожать моей руки.
После его ухода мы с Евой остались одни под деревьями.
– Ребенок еще не уснул, – проговорила она. – Позволь мне первой уйти, а ты постой еще немного здесь в лучах заката.
Она как будто стремилась уйти от меня. Голос ее не был прежним. Она бежала легкими шажками к жилищу. Но снова вернулась и молчала. Взяла мою руку, мы пошли рядом, и сумраком подернулись наши души. Я чувствовал, что она ничего не хотела скрывать от меня, но не смела сразу поведать о своем страдании. Наступила долгое молчание. Аромат ночи был свеж и юн. Земля истомно дышала с нежным трепетом листвы, с тихим и любовным воркованием в гнездах. Вдруг она остановилась и сказала мне в глубоком смущении:
– Знаешь… Лучше бы он не приходил больше.
Я прижал ее к себе. Она дрожала у моей груди. Ничего она мне больше не сказала. Но я нежно и осторожно обнял руками ее лицо и глубоко заглянул ей в глаза. И сказал:
– Если ты думаешь, что незнакомец больше, чем я, тебе по душе, скажи мне об этом открыто. Я пойму тогда, надо ли нам жить с тобою вместе.