Мансо вскарабкалась на скамью и увидела причину суматохи – прибытие герцога Бофора на рыночную площадь. Мансо поспешила объявить об этом всем окружающим.
– Он! – произнесла Маргарита, бросившись внутрь лавки. Она притаилась в уголке с сестрой на руках.
Все женщины побежали к фонтану Невинных. Принц взошел на первую его ступеньку, чтобы отвечать на пламенные приветствия толпы.
– Друзья мои, – сказал принц, возвышая голос, – не хотите ли меня послушать? Мне надо с вами переговорить.
– Да, да, говорите! – отвечали все единодушно и восторженно.
– Дети мои, – продолжал герцог громким и мужественным голосом, так что поневоле заставлял себя слушать. – Сегодня распространяли обо мне гнусную клевету. Я знаю, откуда идут эти слухи: мои враги выдумали их с умыслом отнять у меня ваши честные и верные сердца.
– Без огня дыма не бывает, – произнес голос в толпе.
Все глаза обратились в сторону, откуда послышался голос. Госпожа Мансо, стоявшая в первых рядах, тотчас узнала Гон-дрена, ложного носильщика, только что прогнанного с площади.
Гондрен тоже узнал ее, и намеревался было опять ускользнуть, но Мансо проворно кинулась в его сторону и при общих рукоплесканиях поймала его за фалды.
– Ваше высочество, – сказала она, – вот один из ваших врагов: он-то знает, почему наговаривает на вас.
Гондрен попробовал опять вывернуться, но его держали очень крепко. На нем была одежда рыночных носильщиков, но его руки, хотя и не очень белые и нежные, но все же не имели огрубелого вида рук тех людей, чье платье он надел.
Медленно подошел к нему Бофор и внимательно рассмотрел его.
– Какое зло я тебе сделал? – спросил принц кротко.
– Никакого, – свирепо отвечал тот.
– Так зачем же ты клевещешь на меня?
– Да что я, пришел на исповедь, что ли? – снахальничал человек, когда увидел кроткое и благосклонное выражение лица принца.
– Нет, ты не на исповедь пришел, но так как ты не намерен отрекаться от злодейств, то получишь казнь от моей руки.
При этих словах герцог отдал свою трость ближайшей женщине, сам же, засучив кружевные нарукавники, высунул кулаки.
– Выпустите-ка его, матушка, – продолжал он, обращаясь к Мансо. – Я хочу разрешить наш вопрос на деле. Ну-ка, негодяй, защищайся, и мы посмотрим, так ли силен твой кулак, как язык.
Хотя открылась рука нежная и вполне аристократическая, однако белые кулаки оказались так простонародно мускулисты, что отбивали всякую охоту испытать их на себе.
– Я не дерусь с принцами, – пытался отговориться Гондрен, пятясь назад.
– Врешь, трус! Не уважение, а страх тебя удерживает. Ступай вон, негодяй, ступай вон!