– Это только благовоспитанное волокитство, и я охотно приму в нем участие, – возразил де Бар. – Но так мы дойдем только до того, что нас надуют… Поверьте мне, кардинал Мазарини, которому я сочувствую, не ошибается, направляя все свои силы против коадъютора, потому что именно он опаснейший враг двора. Жаль, однако, что Мазарини серьезно не думает о Бофоре. Коадъютор хочет быть только первым министром, он мало-помалу выдаст всех своих союзников. Бофор посолиднее в своих основаниях; он создан быть любимцем народа. Толпа обожает его, и Бог знает куда стремится его честолюбие.
– У него и честолюбия-то нет.
– Он так хорош, так храбр, так изящно вежлив, так любит говорить речи и чтобы ему аплодировали… Ах! Любезный де Бар, не испортите пружины прекрасного паяца, которым вертит де Рец.
– Я знаю людей, – настаивал де Бар.
– Нет, герцог, вы не знаете людей, потому что восстаете против приглашения милых созданий. Только отдавая должную честь прелестным дамам, можно достичь верного познания людей, и в особенности политиков.
– Господа! – воскликнул Кандаль, выходивший на минуту из залы, – я приказал Ренару пригласить к нам пятнадцать самых хорошеньких парижских грешниц.
– Виват Кандаль! – закричала молодежь.
– Чего же лучше!
– И долой политику! Она сокращает жизнь, предоставим ее бородачам и старухам.
– Будем врагами фрондеров, будем убивать их, как только попадутся они нам под шпагу. Но не станем разбирать ни причин, ни поводов междоусобицы – да здравствует веселье!
– Господа! – воскликнул Маникан, придвинув к себе блюдо, – рекомендую вам соус под этой златовидной птичкой. Это новое изобретение, честь которого принадлежит Ренару. Вчера мне говорил об этом Мазарини, знаток в таких делах.
– Посмотрим, что за соус под златовидной птичкой! – отвечали все в один голос.
– За здоровье королевы! – сказал Кандаль, поднимая бокал.
– За здоровье кардинала! – подхватил Жарзэ.
Все с увлечением отвечали на эти тосты, вполне выражавшие убеждения присутствующих.
– Да наливайте же полнее, олухи! – закричал де Бар, обращаясь к слугам.
Бокалы не были еще опорожнены, как с испуганным лицом вошел Ренар. Он не осмеливался объявить причину своего вторжения в неприкосновенное убежище сановных гостей.
– Что случилось? – спросил Жарзэ.
– Господа…
– Да говорите же скорее!
– Сиятельные господа, пришел…
Он не успел кончить, – сам Бофор вошел в залу.
Герцог сделал три шага и вместо привета поднес руку к шляпе. Сопровождавшие его вельможи остановились у порога. Он был бледен и спокоен, но по лицу было видно, какая буря бушевала в душе внука Генриха Четвертого.