Сын Тициана (Мюссе) - страница 11

На девятый день, вечером, капризная богиня постучалась в дверь молодого человека, – и недаром, как вы сейчас увидите. Он спустился с лестницы и отворил сам; на пороге стояла негритянка; она держала в руке розу и поднесла ее к губам Пиппо.

– Поцелуйте этот цветок, – сказала она, – я принесла вам на нем поцелуй моей госпожи. Может она прийти к вам так, чтобы ее никто не заметил?

– Она поступит крайне неосторожно, – отвечал Пиппо, – если придет днем; мои слуги непременно увидят ее. Не может ли она выйти из дому ночью?

– Нет; да и кто решился бы на это на ее месте? Она не может ни прийти ночью, ни принять вас у себя.

– Тогда пусть она придет в какое-нибудь другое место, которое я укажу.

– Нет, она хочет прийти сюда; примите меры предосторожности.

Пиппо задумался.

– Может твоя госпожа встать рано утром? – спросил он негритянку.

– Хоть с восходом солнца.

– Отлично! слушай: я встаю обыкновенно очень поздно; поэтому вся моя челядь долго спит. Если твоя госпожа может прийти на заре, то я буду ждать ее: она войдет так, что ее никто не увидит, и уйдет, никем незамеченная, – я устрою это, – если только она останется у меня до вечера.

– Она придет завтра же, если вам угодно.

– Завтра на заре, – сказал Пиппо и опустил горсть цехинов за воротник посланницы; затем он вернулся в свою комнату и заперся там, решив не ложиться до утра. Он велел раздеть себя, чтобы подумали, что он лег в постель; оставшись один, он развел огонь, надел вышитую сорочку, надушенный жилет и белый бархатный камзол с рукавами из китайского атласа. Окончив туалет, он сел у окна и стал мечтать.

Пиппо не видел ничего предосудительного в том, что его незнакомка поторопилась назначить ему свидание. Прежде всего, не надо забывать, что эта история происходит в XVI веке; а любовь в те времена шла к развязке быстрее, чем теперь… На основании самых достоверных источников можно с уверенностью сказать, что в ту эпоху считалось искренностью то, что мы называем нескромностью, а то, что у нас слывет добродетелью, по – видимому, казалось тогда лицемерием. Как бы то ни было, но женщина, влюбившаяся в красивого малого, отдавалась ему, недолго думая, и не роняла себя этим в его глазах: никто не краснел от того, что казалось естественным. В эту эпоху один французский придворный носил на шляпе, вместо султана, шелковый чулок своей любовницы и без обиняков говорил тем, кто выражал свое удивление, видя его в Лувре с таким украшением, что это чулок женщины, заставившей его умирать от любви.

Впрочем, характер Пиппо был таков, что, если бы он родился в нынешнем веке то, вероятно, глядел бы на это одинаково. Несмотря на свою безалаберность и безумства, он, хотя и лгал иногда другим, но совершенно не способен был лгать, самому себе. Я хочу сказать, что Пиппо не любил ничего показного и, умея отлично притворяться, прибегал к хитрости только тогда, когда его желание было искренно. И если он считал подарок ему кошелька причудой женщины, то, во всяком случае, не видел в ней проявления простого кокетства; как я только что сказал, его убеждали в этом тщательность и тонкость работы и большой период времени, которого должно было потребовать вышиванье кошелька.