13-го июня
Луиза де Морлан вернулась. Сегодня утром она была у обедни. Я старалась представить себе, что бы я чувствовала на ее месте. Это ужасно, но я хочу быть откровенной в дневнике, которого ни одна душа не прочтет: мое сердце не содрогнулось при этом предположении; я все еще боюсь отца, который уже с давних пор стал ко мне очень добр. И я говорила себе, что я неблагодарна, и что у меня нет сердца.
Я обернулась и взглянула на Луизу. Она стояла на коленях, сжав руки; крупные слезы катились по ее щекам. Я еще никогда не видела ее такой хорошенькой.
Как странно! Стоило мне увидеть плачущую Луизу, и я уже почувствовала то волнение, которое не могла вызвать в себе раньше. Я также заплакала. Кругом меня поднялся шепот, меня спрашивали, не дурно ли мне. Мне и теперь еще хочется плакать, когда я пишу эти строки.
15-го июня
Луиза безутешна. Если бы я была ее подругой, мне кажется, я нашла бы, чем успокоить ее. Но я не смею заговорить с нею: для нее я еще маленькая.
Я молюсь за ее отца. Зачем? Ведь я уверена, что мои молитвы ничего не стоят: я слишком холодна, я не довольно набожна. Это очень грустно.
18-го июня
Я глупа и… сама себя больше не понимаю. Вчера вечером, в последнюю перемену, Луиза в первый раз не села в стороне отдельно от всех; с ней сидела одна из классных подруг. Мне это должно было бы быть приятно, потому что мне было тяжело видеть горе Луизы и ее стремление к одиночеству; однако, я убежала на маленький дворик, где под тенью лишь так рано становится темно, и плакала.
Возвращаясь от исповеди, я встретила Луизу. Как она хороша! Как бы я была счастлива, если бы была хоть вполовину так красива, как она! Вернувшись в класс, я по обыкновению открыла «Подражание Христу»; случайно листы раскрылись на девятой главе третьей книги: «О чудесном воздействии божественной любви». Все время, как я читала, меня преследовали мысли о Луизе, и я невольно подумала, что все самоотречение, все жертвы, о которых упоминается в этой благочестивой книге, были бы легки для меня, если бы все это делалось ради Луизы.
Боже! Прости мне, что моя любовь к Тебе так слаба, и дай мне быть благонравной и серьезной, как говорит мадам Огюстин.
30-го июня
Страницы моего дневника остаются чистыми: я не смею записывать все то, что чувствую. Я, в самом деле, не узнаю себя; где мое обычное хладнокровие? О, как я хотела бы вернуться к тому времени, когда слова Дориан вызывали у меня только улыбку!
Я почти не спала эту ночь. Утром, смотрясь в свое маленькое зеркальце, я увидела, что у меня крайне усталый вид. Боже мой! Какое это горе быть безобразной! У меня нет розовых щек, как у «нее», нет золотистых волос. Странно, что, с тех пор как я постоянно думаю о ней, я часто встречаюсь с нею. В умывальной мы очутились рядом; вероятно, она догадалась, что я восхищаюсь ее красотой, потому что долго смотрела на меня. Одно мгновение я даже думала, что она заговорит со мной; мне едва не сделалось дурно, и я поспешно убежала.