У мадам Бетурнэ было больше надежды.
– О чем ты беспокоишься? – говорила она, – если этот сумасшедший старик соглашается повидаться с нами, это значит, что в принципе он согласен на брак Шоншетты; остальное уже не так важно; ведь ты ничем не хуже и нисколько не беднее любого жениха. – И, ласково целуя его, она прибавила:
– Вы даже очень и очень привлекательны, милый мой племянничек!
Дюкатель сам назначил день для свидания, и мадам Бетурнэ с Жаном накануне решительного дня покинули Локневинэн. По дороге в Кемпэр, у ограды кладбища, Жан велел кучеру остановиться.
– Пойдем проститься с Луизой, – сказал он, подавая руку тетке.
Они тихо пошли к могиле.
– Если на могилке распустился хоть один цветочек, это будет знаком, что все хорошо уладится, – сказала мадам Бетурнэ.
Могила находилась в самом конце аллеи, рядом с памятниками покойных Морлан и Бетурнэ, и состояла из простой плиты с крестом в изголовье и обозначенным именем усопшей. Склонившись на колена, тетка и племянник прочли краткую молитву.
– Посмотри, тетя, – сказал Жан, указывая концом трости на нежную, почти прозрачную чашечку белого цветка, пробившегося сквозь прошлогоднюю траву, после чего сорвал цветок и спрятал его на своей груди.
На другой день они поехали в Париж и остановились на квартире Жана, на бульваре Латур-Мобур. Жан хорошо знал дорогу к старому дому: в тяжелые дни, проведенные в Париже, он часто избирал целью своих прогулок этот уголок аристократического квартала с высоким зданием, обнесенным со всех сторон стенами без признака калиток, так что каждый прохожий с недоумением спрашивал себя, где же вход в этот дом? Когда фиакр повернул на Университетскую улицу, Жан снова почувствовал беспокойство при мысли, что через несколько минут очутится лицом к лицу с беспокойной душой, обитавшей в этом странном жилище.
– Неужели среди родных Шоншетты не нашлось никого, кто позаботился бы, чтобы старика заперли в больницу?
– Да у нее почти нет родных, – возразила мадам Бетурнэ. – Ее мать была креолка с Мартиники и умерла, говорят, вскоре после рождения дочери; со стороны самого Дюкателя остались в живых две тетки, где-то там, в Берри, и с теми он, кажется, в ссоре. Он до сих пор не попал в больницу для душевнобольных, вероятно, только потому, что некому было посадить его туда.
– И у этого сумасшедшего мы пришли просить согласия на наш брак? – воскликнул Жан, – да нас самих следует засадить!
– Что же делать! – ответила мадам Бетурнэ, пожимая плечами, – он – отец Шоншетты, и, пока закон признает его в здравом уме, мы не можем обойтись без его согласия. Кроме того, говорят, что в промежутки между припадками это – человек высокого ума, притом необыкновенно воспитанный и любезный, словом – какой-то чародей. Будем надеяться, что попадем к нему в один из светлых моментов.