При нем еще пара чинов поменьше, так же внушающих уважение, два флотских, в том числе Цурмейстер, и пять русских офицеров. Рунге пока не очень хорошо разбирался в советской системе званий, но по его наблюдению, звания русских гостей начинались от генерал — майора.
Вся компания бодро двигалась в сторону столовой, что‑то оживленно обсуждая на ходу. И вдруг остановилась прямо напротив Рунге.
— Кстати, вот и он, я упоминал ранее, — скрипуче заметил Рихтгофен. — Наш теоретик бомбометания.
— Ганс Ульрик Рунге, — ехидно вставил Цурмейстер. — Человек, не потопивший авианосец.
Уже вторично за этот день Рунге унижали намеком на 'Арк Ройял', это было непереносимо.
— Слухи были сильно преувеличены, — с мрачным достоинством произнес он.
— Одну минуту… — сказал один из советских, со старомодной прической конца тридцатых 'прямой пробор' и усами щеточкой. Он подошел ближе, внимательно и чуть близоруко всматриваясь в Рунге сквозь круглые очки в массивной оправе.
— Рунге, Рунге… Простите, не тот ли Ганс Рунге, что не потопил 'Арк', но отправил на дно морское 'Дорси'?
Его немецкий был хорош, но механически правилен, как у человека, хорошо изучившего правила по учебникам, но имевшего мало разговорной практики.
— О, 'Дорсетшир', — против воли и, несмотря на пронизывающий взгляд Рихтгофена Рунге не удержался от невольной улыбки.
— Ваша работа, камрад? — уточнил еще раз русский.
— Посильно способствовал, — скромно ответил Рунге. — А вот авианосец — не сложилось. Впрочем, не по моей вине.
— Конечно, не потопили, — вполголоса отметил кто‑то из отечественных флотских. — Еще бы болванками в него кидали. Надводные цели поражаются торпедами, это аксиома.
— Это неправильная аксиома, — голод, уязвленное самолюбие и природное упрямство закипели в Рунге, ведя по опасному пути диспута с большими звездами.
Сторонник торпед открыл, было, рот в очень язвительной гримасе, но его опередил второй русский, уже заметно в годах, с венчиком седоватого пуха на макушке, похожий на школьного учителя.
— Давайте пройдемся, обсудим, скажем, за обедом, — негромко и очень вежливо предложил он на прекрасном немецком. Камрад, вы не против, если мы на некоторое время похитим внимание и время вашего коллеги? — спросил он теперь у Рихтгофена.
Тот чуть усмехнулся.
— Не против. И более того, одобряю. Камрады, заверяю вас, что с этим человеком вы можете общаться достаточно свободно… В рамках разумной сдержанности, конечно же. Однако, как говорили мне в свое время советские коллеги, 'голодный живот непригоден к учению'. Для начала, так сказать, заправим баки.