— Понятно.
И умолк, разглядывая меня каким-то странным, оценивающим взглядом. А я, как зачарованная, не могла отвести глаз от огромного транспаранта, кольцом опоясывавшего палатку изнутри: «Баба — она и в Африке дура, а счастье в труде!».
Я была сражена. Лозунг меня убил, расчленил и в землю закопал.
— Надолго к нам? — так же неодобрительно поинтересовался руководитель.
— Как положено, на три месяца, — проскулила я.
— Ну-ну.
Сан Саныч немного помолчал, сверля меня глазом, и спросил:
— Что предпочитаешь на завтрак?
— Э-э-э… Ну, не знаю. Кашу какую-нибудь.
— А на обед?
«Не буду выпендриваться», — подумала я.
— Борщ. Или лапшу.
— Куриную?
— Разумеется!
— А на ужин?
— Все равно, — демократично сообщила я, гордясь собой.
— Значит, так.
Он вздохнул и предложил без оговорок:
— Давай свою бумажку. Поставлю тебе галочку, что практику ты отбыла полностью, и отъезжай-ка ты, милая, домой.
— Почему? — не поняла я.
— Потому что у нас другой рацион питания.
— Какой? — спросила я наивно.
— Окорочка.
— На обед? — уточнила я.
— И на завтрак, и на ужин, и в полдник.
Я немного помозговала:
— Я потерплю.
— Уверена? — спросил он ядовито.
— Уверена.
— Воду привозят раз в неделю.
Я содрогнулась, припомнив вкус воды из бочки.
— Знаю.
— Купаемся, стираемся и бреемся в море.
— Я знаю.
Он снова вздохнул.
— Да не выдержишь ты здесь три месяца, дурочка! — закричал вдруг Сан Саныч. — Изведешь всех вокруг своими претензиями!
С самого детства у меня было сильно развито чувство противоречия. Поэтому я подбоченилась, еще раз прочитала наглый лозунг, опоясывавший палатку, и твердо заявила:
— Выдержу!
— Не выдержишь!
— Выдержу!!
— Не выдержишь!!
— Выдержу!!!
— Посмотрим, — подвел Сан Саныч черту под нашей содержательной дискуссией.
И жизнь продолжилась.
Я была единственной женщиной в лагере, поэтому двухместная палатка оказалась в полном моем распоряжении. Я радостно распаковала сумку, влезла в шорты и майку и осмотрела спальный мешок, в котором будут проходить мои ночи ближайшие три месяца.
Снаряжение не впечатлило.
Я выскочила наружу и отправилась искать завхоза, которого звали Ян Майорович.
Ян Майорович оказался грузным немолодым мужчиной с абсолютно голым лакированным черепом, форма которого навевала воспоминания о лампочке Ильича. Еще он страдал одышкой и говорил с сильным волжским оканьем. Его вечным спутником была немолодая собака по имени Рябчик, похожая на хозяина упитанностью и так же страдающая одышкой.
Я поздоровалась и потребовала, чтобы мне, как научному работнику, выдали кусок хозяйственного мыла.
— Фамилия? — задал завхоз все тот же сакраментальный вопрос.