Это был Отрекшийся. Отрекшийся и никто другой.
— Если таково повеление Лорда Дракона… — С этими словами Берелейн присела в неловком реверансе и скользнула за дверь, видимо, опасаясь, что он изменит свое решение.
— Скорее она осталась бы с самим Темным, — пробормотал Ранд, когда за женщиной закрылась дверь.
Хромая, он доплелся до сундука, стоявшего в ногах постели, и присел на него; Калландор он положил на колени, не решаясь отнять от него окровавленных рук. С этим оружием он был опасен даже для Отрекшихся. Еще немного, и он пошлет за Айз Седай, чтобы они врачевали его раны, кликнет стражу из-за дверей и вновь станет Возрожденным Драконом. Но не сейчас. Сейчас он хотел побыть простым пастухом по имени Ранд ал’Тор.
Несмотря на поздний час, в широких коридорах Твердыни было полно народу: мужчины и женщины в черных с золотом одеяниях служителей Твердыни или в ливреях слуг того или иного Благородного Лорда двигались нескончаемым потоком. То здесь, то там можно было встретить Защитника без шлема и оружия, а то и в небрежно расстегнутом кафтане. При виде Перрина и Фэйли слуги и служанки кланялись или приседали в реверансах и, не задерживаясь, спешили дальше. Некоторые солдаты при встрече с ними вздрагивали и нехотя склоняли голову, прикладывая руку к сердцу, но все без исключения ускоряли шаг, будто желая оказаться как можно дальше.
Вдоль стен было расставлено множество высоких светильников, но зажжен был только каждый третий или четвертый. В промежутках царил полумрак, делавший висевшие на стенах гобелены и стоявшие кое-где сундуки недоступными взору. Взору кого угодно, только не Перрина. В сумрачных проемах глаза его загорались золотистым огнем. Юноша шагал от светильника к светильнику, будто не замечая разницы между светом и темнотой. Многие в Твердыне так или иначе прознали, что глаза у него какие-то чудные, правда, на этот счет никто особо не распространялся. Фэйли, та, похоже, усматривала в этом некий признак особой связи его с Айз Седай — в таких делах, считала она, все одно не разобраться, а потому лучше принимать все как есть и не допытываться. Однако Перрину всякий раз становилось не по себе, когда случайный встречный таращился на его светящиеся во мраке глаза. Никто не позволял себе распускать язык по этому поводу, но юноше казалось, что это лишь подчеркивает его отчужденность.
— И что они на меня так пялятся, — пробормотал Перрин, когда седовласый Защитник, годившийся ему чуть ли не в отцы, оказавшись рядом, так заспешил прочь, что едва не побежал. — Боятся они меня, что ли? Раньше такого не было. Косились, конечно, но все же не так. И вообще, почему они все здесь толкутся, вместо того чтобы спать?