– Скажи, что я хороша! – потребовала она.
– У тебя отличная фигура, – признал Санёк. – Особенно волосы.
– Я тебя когда-нибудь убью, – пообещала Любка. Она не обиделась.
– Ты это уже говорила, – сухо напомнил Санёк.
– И ты запомнил, – Любка подошла к нему вплотную, положила руки на плечи. Капельки воды на ее коже казались крохотными хрустальными бусинами. – Что ты как девочка? Сашка! Мы же в одном клане теперь! Мы – как брат и сестра…
– Скажи еще, как братья, – фыркнул Санёк. – Тогда будет не только инцест, но еще и педерастия.
– Вот я и говорю, что ты дурак! – Любка оттолкнула его и полезла в шкаф. На нижнюю полку. Явно спецом. Еще и попой повиляла. Санёк не купился, и Любка выпрямилась, держа в руках бутыль с чем-то коричневым.
– Местный виски! – сообщила она. – Сейчас накатим и пойдем нести бремя славы.
– Так и пойдем или всё-таки сначала оденемся?
– Пей и заткнись! – Любка сунула ему в руку стаканчик. – Не знаю, почему я всё это от тебя терплю? Другого давно бы убила…
– Повторяешься, – заметил Санёк, но решил остановиться, потому что в голосе Любки проскользнуло что-то жесткое. Шутки шутками…
Когда Санёк вышел на площадь между бараками, там стояло уже два паровоза.
– Белая! – крикнули сверху. – Давай к нам! К гильдийцам поедем!
Любка ответила выразительно. Понятное дело: девушка только что помылась, переоделась в чистое, расчесалась – и вот. Пыль, копоть, дорога.
Но, не споря, Любка полезла вверх по лесенке на рычащий и чадящий паровоз.
Санька никто не звал, но он присоединился. Интересно же.
В паровозе было битком. Санёк увидел Шахида, Кирилла и еще нескольких Чистильщиков, которых знал только в лицо. Прочитать метки не представлялось возможным, потому что большинство было в шоферских перчатках.
В кабине за вторым пулеметом сидел сам Корней Барабас.
Тронулись. Санёк снял с крюка шлем и натянул на еще влажные волосы. Чувствовал он себя на удивление неплохо: секс плюс местный виски, пусть и отдающий сивухой, но крепчайший, поправили совесть Санька. Вернее, отчасти парализовали.
Наверху, на броне, никто сейчас не ехал. Более того, минут через двадцать люки тоже задраили, и переполненный внутренний отсек понемногу превращался в душегубку.
К счастью, через полчаса режим изоляции был снят. И часть народа выбралась на броню.
Здесь было потише и посвежее – дым из трубы ветер исправно относил назад, где он смешивался со столбом пыли, поднятым гусеницами и колесами цистерны. Второй паровоз катил немного левее, избегая пыльного шлейфа.
Вокруг простирались поля. Вернее даже – поля битвы. Давней битвы. Насколько хватало глаз – одна и та же мертвая земля, обломки, воронки. Однако сам паровоз катил по относительно ровной дороге, проложенной такими же гусеничными монстрами.