Прошло меньше трех месяцев и вот треть земель уже под двуглавым орлом, и останавливаться его полки точно не собираются. Хотя вот уже неделю как напряжение спало, но для этого был повод… Август просил сепаратного мира у России…
— Проклятые иезуиты! Ведь чувствовал, что не надо с вами связываться, а все эта Эльза, тварь поганая, колье видишь ли ей восхотелось, да не простое, а с голубым бриллиантом! — выругался курфюстр, вспоминая что поддался на уговоры аккурат после великолепной ночи со жгучей баронессой. — Говорил же отец — не увлекайся девицами, до добра это не доведет, а я не слушал этого старого дурака. Теперь унижайся перед этим поганцем, ведь он на Петра только слегка похож, а хватка как у волка. Боже, за что мне все это?!
Но вопрос Августа остался без ответа. Видимо господь взирал на иного человека, подходящего к той самой избушке в сопровождении полутора десятков телохранителей. Вот он махнул им ладонью, оставайтесь здесь и прошествовал к крыльцу, старый слуг услужливо распахнул перед своим господином дверь.
— Спасибо, Никифор, — улыбнулся я, на что камердинер лишь пробурчал что-то в бороду, мол негоже царю-батюшке ко всяким оборванцам европейцам на встречи ходить.
Быть может, старый слуга в чем-то прав — победитель не ходит к побежденному. Это неписанное правило. Но здесь случай иной, мне нужно получить куда больше чем может добиться тот же Долгорукий спустя пару месяцев. Сейчас время самое подходящее, и упускать возможность — это все равно, что локти кусать, вроде близко, а не достанешь как не старайся.
За порогом день-деньской, а в домике охотничьем полумрак, даже подсвечники с множеством свечей не спасали. Впрочем, судя по расслабленному положению единственного посетителя этого дома на отшибе, ему было на это глубоко параллельно. Не узнать большущего мужика, некогда покорявшего сотни девичьих сердец только одним своим видом было бы странно. Август Сильный собственной персоной.
— Приветствую своего венценосного брата, — нейтрально произношу я.
На что король польский и курфюстр саксонский лишь кисло улыбнулся. Да положение у него явно не для веселья. Но об этом раньше следовало думать.
— Желаю здравия и долгих лет тебе, молодой царь, — выдавил он.
— Памятую о твоем возрасте, напоминаю, что я император и советую этого не забывать, — тут же спокойно поправляю зарвавшегося Августа. Тот поморщился будто зуб разболелся.
Да и вообще перекосило курфюстра саксонского изрядно, вроде еще минуту назад был как сытый кот на печи, а теперь едва ли не в корчах весь. Вон и руки дрожат, будто с великой похмелюги. Хотя… и правда попахивает! Вот сволочь, совсем страх потерял? Или быть может наоборот — он у него въелся настолько, что без забористого пойла уже не может?