– Милостивый государь, мы прекрасно знаем, кто вы, предлагаю вам признаться, объяснить свои действия, – голос Шувалова был тих, слова он произносил невнятно, отчего приходилось напрягать слух.
– Уверяю: в моих действиях не крылось никакого злого умысла в отношении государства, государыни и наследников. Это нелепая случайность, она не имеет никакого отношения к российскому императорскому двору. Думаю, мне не нужно вас убеждать, что честь вашего собственного двора требует быстрейшего разрешения этой истории, с наименьшей оглаской. Вам нужно извлечь меня отсюда, и как можно скорее.
Шувалов, немного заикаясь, не скрыл удивления, но Понятовский не выглядел ни испуганным, ни нахальным, несколько смущенным и нелепым в костюме, который больше подошел бы для маскарада – в ушанке и старой потертой солдатской шинели. Но опыт таких дел у графа Шувалова имелся, последствия могли оказаться непредсказуемыми, шум, скандал был неминуем. Только перед ним стоял мужчина, который дал понять: он не признается, что привело его в парк Ораниенбаума. Добиться признания можно, но это пытки, кровь, увечья. Шум при европейских дворах может подняться наисильнейший, а если дело лишь в том, что сей господин всего-то наставил рога? Да пусть и наследнику. Не в первой ведь раз-то! Стоит ли поднимать такой шум?
И Шувалов ответил:
– Вы правы, я позабочусь, чтобы недоразумение не вышло из стен этой комнаты, граф Понятовский, – и вышел.
Час спустя Шувалов вернулся и сообщил, что карета подана и можно ехать в Петергоф.
Два дня прошли в тревоге, Понятовский метался от окна к окну, прислушивался к любому шуму у порога. По лицам окружающих он понял: его опасное, чреватое непостижимыми последствиями, приключение всем известно. И окружающие только делают вид – ничего не произошло. Оставалось ждать – факт был, значит, и наказание неминуемо.
Екатерине о происшествии в парке сообщил Левушка через час, ему повезло: Петр Федорович направился к императрице, велел его сопровождать, вот верный друг и воспользовался моментом, чтобы предупредить. Великая княжна прождала всю ночь, но ни императрица не вызвала, ни супруг не зашел. Утром тот же Левушка Нарышкин прошептал, что Шувалов отпустил Понятовского и, по велению государыни, решено не поднимать никаких разбирательств. Это радовало, это был первый знак уравнивания ее, Екатерины, и наследника в свободе на личную жизнь. А раз так, то необходимо действовать смелее. Беседовать с великим князем напрямую было бессмысленно и неразумно – начнет впадать в ревности, из-за упрямства и чисто мужского самодурства все дело порушить может, значит, нужно зайти с такой стороны, где он не ожидает, а потому и отказать не сможет. Если, в очередной раз, прав в своих подозрениях Бестужев, а он редко ошибается, помощь она сможет найти только у фаворитки государя. Партии Воронцова не выгодно устранение Понятовского – он их человек, он их основной вариант в устранении Екатерины.