– Спой мне, пожалуйста, – протянула инструмент Люку и улыбнулась, обнажая зубы, как пациент на приеме у стоматолога.
И я впервые почувствовала себя третьей лишней. Да, туго раньше было Женьке со мной – теперь я сама залезла в ее шкуру.
– Ну, думаю, вы и без меня неплохо споетесь, – подмигнула подруге. – Пожалуй, мне пора.
– Боишься, что я так плохо пою? – засмеялся Люк. – Не хочешь послушать?
– Да нет, хочу. – Я виновато уставилась на Женьку. – Просто мне домой пора, на завтра много уроков…
– Уроков? – удивился Люк.
– Соня хотела сказать, что завтра у нее сложный зачет, ей надо хорошо к нему подготовиться, – пришла на выручку Женька, буквально испепеляя меня взглядом, у меня чуть пар из ушей не пошел.
– Пять минут погоды не сделают. – Люк взял гитару. – Вы не против, если я спою «Старательский вальсок» Галича? Такие песни нельзя забывать!
Мы с Женькой переглянулись, потом закивали – нам хоть Галича, хоть Налича. А Люк уже пощипывал струны, гитара запела, а следом и он сам:
Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль…
Наверное, я не слишком хорошо понимала то, о чем пел Люк, но для него это было важно, и одно мне стало ясно тогда: нет человека прекраснее, чем тот, который влюблен в свое дело и творит его искренне, от души. А еще я почему-то вспомнила Меркурия с картины Боттичелли «Весна». На картинах даже обычные лица выглядят одухотворенными, слегка неземными. Мне грезилось, будто я выпадаю из реальности, и в то же время никогда не чувствовала себя более живой… Прозвучали последние слова песни:
Вот так просто попасть в палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи!..
Я постепенно возвращалась в настоящее, понимая, что мне необходимо молчать о том, что почувствовала сейчас, а еще лучше – забыть раз и навсегда. И для верности – никогда больше не встречаться с Люком. Я была готова стать палачом, лишь бы это чувство к парню моей лучшей подруги не возникло вновь!..
Я вернулась домой. Все ходила по квартире, проводя ладонью по мебели, включала и выключала телевизор, открывала холодильник, пересчитывая йогурты, – я хотела пощупать свою прежнюю жизнь. Но все вокруг стало иным: везде мерещилось лицо Люка, его широкие скулы и нос с горбинкой, заоблачные глаза. Я не удивилась бы, если, открыв морозилку, обнаружила там голову Люка, и покрытые инеем губы шептали бы: «Промолчи, промолчи, промолчи!» Изо всех сил я старалась приглушить зарождающееся чувство, не помня себя от нахлынувших эмоций, зашла в комнату, села на кровать и обхватила голову руками – что называется, хотела взять себя в руки. Повезло же так вляпаться! Женька точно в воду глядела – предупреждала меня: не влюбляйся! Ей надо деньги зарабатывать гаданием, с такой-то интуицией. Не знаю, сколько времени я занималась бы самоедством, как вдруг за стеной, о существовании которой я совершенно позабыла, раздался протяжный визгливый звук. Я отняла руки от головы, на миг воцарилась тишина, но потом снова за стеной заскрипело, поползло что-то тяжелое, неподъемное. Не иначе как дух принялся двигать мебель! Однако силен оказался, зараза! Да еще с жаждой перемен, если затеял перестановку. Скрежет упирающейся мебели был пронзителен и настолько очевиден, что его нельзя было списать на гудение старых труб или усадку стен. Меня вынесло из комнаты, точно порыв ветра ударил в спину. Я захлопнула дверь, налегла на нее, стараясь удержать необъяснимую стихию. Достала мобильник и закричала в него: «Мама! Дух разбушевался!»