На припорошенных мелким снегом опавших листьях можно было разглядеть место, где снежный покров восстанавливала явно человеческая рука. Почти идеальный квадрат полтора на полтора метра.
— Там радист сидел, — уверенно заявил Томаш. — Потом место прятали.
Анджей задумался. Если русские останавливались на радиопередачу, значит — ушли они недавно. И, стало быть — недалеко. В таком случае шансы догнать чертовых диверсантов — вполне реальные.
— Вы двое — поручик повернулся к пограничникам — остаетесь с вахмистром. И пристрелите собак — зачем мучить животных?
Пограничники в своих странных круглых фуражках [49] дружно ответили «Так есть!», а Гржибовский уже поднимал своих стрелков в погоню.
— Дальше не пойдем, — выдохнул Вастьянов. — Они нас, похалюки, на улан гонят. — Он указал рукой на небольшой овражек выходивший на болото. — Здесь их держать будем. Пока наши не подойдут. Разбежались!
Полтора десятка спецназовцев споро, но спокойно заняли облюбованные каждым позиции и приготовились. Не наблюдалось ни суеты, ни нервного ожидания последнего боя, ни даже сколько-нибудь заметной тревоги. Во время недавнего сеанса связи командир сообщил капитану Свирину, что его преследуют. Предположительно — рота. А значит капитан Свирин уже гонит все отряды на помощь. С учетом того, что у других есть якутские лошадки — в отряде Вастьянова их, к сожалению, не было — не открылся у проклятой «конюшни» один из парашютов! — ребятам и девчатам не придется тащить все на себе. Значит скорость движения может быть повыше. Как бы ни километра на три в час! А раз так, то продержаться надо часа три, ну, в крайнем случае — четыре. Всего-то и делов.
Первой приближающихся поляков заметила Лиса. Ее винтовка издала слабый харкающий звук, и шедший впереди нескладный парень в гуцулке и войлочном плаще подхалянских стрелков захрипел, схватился за простреленное горло и осел на землю. Винтовка с глушителем харкнула второй раз, свалив крупного детину с пулеметом «Браунинг» наперевес. Дольше оставаться на позиции было опасно, и девушка бесшумно перекатилась за высокое дерево и поползла, извиваясь по-змеиному прочь от тропы, с которой уже беспорядочно захлопали карабины поляков. А в игру вступили пулеметы спецназовцев, накрывая тропу перекрестным огнем.
Анджей Гржибовский, стиснув зубы, смотрел, как на окрасившемся красным снегу умирает капрал Печка. Его длинное нескладное тело билось в судорогах, скрюченные пальцы скребли мерзлую землю, а из пробитого горла толчками выплескивалась дымящая на морозе алая кровь. Рана была смертельной, но Томаш очень не хотел умирать и цеплялся за жизнь с тем же упорством, с каким браконьер Томаш вцеплялся в добычу в Карпатских лесах. Прошло уже не меньше двух минут с начала боя, а Печка все еще был жив, и даже пытался отползти в сторону, уйти с простреливаемой тропы.