Я не могла поверить в столь разительную перемену и настороженно смотрела на супруга. Глеб же, казалось, вовсе меня не замечал.
В какой-то момент он вышел и оставил нас вдвоем с Ильей, который предложил нарисовать какой-нибудь красивый рисунок для дяди Глеба. Я принесла ему карандаши и лист бумаги, и мы склонились над рисунком. На некоторое время я забыла обо все на свете, с интересом взявшись за процесс рисования. Меня отвлек шум — в комнату вернулся Глеб. Илья самозабвенно рассказывал мне какую-то историю, а я с ужасом смотрела на мужа, который стоял за спиной мальчика. В руках у него был большой кухонный нож. Это было еще одно предупреждение. Никаких родственников в нашем доме.
* * *
С того момента, как я дала себе слово выжить, начался мой тернистый путь к свободе.
После потери ребенка и продолжившихся избиений я поняла, что мне остается надеяться лишь на себя.
К сожалению, я совсем не знала, с чего начать. Мне было страшно за родителей и за саму себя, но в минуты отчаяния я клялась, что обязательно отомщу за своего ребенка и поломанную жизнь.
Мне было больно видеть, как семья отдаляется от меня все дальше. Глеб очень старался, он рассказывал им всевозможные небылицы, и мама, которая сначала поддерживала меня, наконец серьезно забеспокоилась о том, чтобы мое влияние не сказалось на младших детях.
В городе продолжали судачить о моих чудачествах и возможном сумасшествии, показывали пальцем на брата и сестер, поэтому мама пыталась всячески оградить их от меня.
Глеба это забавляло, он каждый раз приходил домой и начитал рассказывать мне, своему безмолвному собеседнику, о том, как в больнице его жалеют, спрашивают, не нужна ли нам помощь, и сочувствуют в его горе.
Я молчала, потому что поняла — ему нужно только одно мое слово, чтобы начать свой монолог, который обязательно закончится новой порцией побоев.
Как-то раз к нам решила заглянуть жена его коллеги, Алла, на дне рождения которой мы когда-то присутствовали. Она была все так же мила по отношению ко мне, пыталась заговорить, улыбалась, спрашивала о самочувствии; я же старалась говорить односложно, не поднимала на нее глаз, чтобы не навлечь на себя последующего гнева супруга.
Это было несложно, мы сидели на диване, Глеб делал вид, что обнимает меня, а сам приставил мне к спине нож.
В ту секунду, когда Алла вышла из комнаты, он наклонился ко мне и прошептал:
— Одно неверное слово, и она больше не выйдет из этого дома, ты знаешь, со мной нельзя шутить.
Я и не думала подвергать Аллу опасности, хотя понимала, что ей, возможно, я и могла бы довериться. Вместо этого я сидела и безучастно смотрела на женщину, которая отнеслась ко мне с такой добротой.