Элис опустилась на колени перед камином и развернула ткань. Когда-то эта тряпка была частью белой рубашки. Из-за стирки в речной воде материя пожелтела, а швы разъела речная кислота. В результате оставшаяся тряпица послужит ей пергаментом. Он не слишком хорош. Имевшиеся у нее чернила она разводила уже не один раз, и при попытке писать на ткани строки расплывались и разъезжались. Однако это было лучше, чем ничего, а когда у нее снова появятся нормальные чернила и бумага, она сможет переписать все свои заметки. А пока она не станет рисковать тем, что забудет свои первые впечатления от этих мест. Она будет регистрировать все, что сейчас видит, чтобы позже все должным образом подтвердить. Ее записи о нетронутом городе Старших переживут все, что может случиться с ней самой.
Или же с городом.
Тревога заставила ее стиснуть зубы. Лефтрин собрался отплыть завтра утром, отправившись в долгий путь в Кассарик – а, возможно, и в Трехог. В городе Дождевых чащоб, расположенном на деревьях, он получит плату, которая причитается им всем от Совета Дождевых чащоб, а потом закупит припасы. Теплую одежду, муку, сахар. Масло, кофе и чай. Но при этом ему придется рассказать, что они смогли найти Кельсингру. Она уже обсудила с ним то, что это может означать. Торговцы будут рваться обследовать еще одну территорию Старших. Они явятся не изучать, а грабить, чтобы найти и присвоить все, что могло остаться от магических изделий и произведений искусства Старших. Мародеры и охотники за сокровищами будут собираться толпами. Для них нет ничего святого. Они думают только о прибыли. С камина в этом скромном жилище обдерут плитки. Огромные барельефы на центральной башне Кельсингры срежут, запакуют в ящики и увезут. Искатели сокровищ заберут статуи с фонтанов, обрывки документов из помещения, которое, видимо, было регистрационной палатой, декоративные каменные перемычки окон, таинственные инструменты, витражи… И все это свалят в беспорядке и увезут, как простые товары на продажу.
Элис вспомнила то место, которое обнаружили они с Лефтрином. Доски из слоновой кости и эбенового дерева, пыльные фигурки, оставшиеся на местах, нетронутыми лежали на невысоких мраморных столах. Она не опознала ни одну из игр, не расшифровала ни одну из рун на нефритовых и янтарных фишках, россыпью лежавших в широкой чаше в верхней части гранитной стойки.
– Здесь шли азартные игры, – высказала она Лефтрину свою догадку.
– А может, здесь молились. Я слышал о священнослужителях на островах Пряностей, которые с помощью рунных камней определяют, будет ли ответ на молитву, возносимую человеком.