— Гриша, — окликнул его из-за полуоткрытой двери адъютант начальника департамента антитеррора Садовый. — Ты, часом, не в курилку?
В курилку Зинчук не собирался, но, понимая, что вопрос коллеги не более праздный, чем большинство вопросов, которыми занималось ведомство его начальника, согласно кивнул.
— Через пять минут. Обратным ходом заскочу.
— Ну, давай, — лениво, как бы между прочим, бросил Садовый. — Я тебя жду.
Со стороны этот разговор двух адъютантов значил не более, чем слова, произнесенные каждым из них. Однако, и первый, и второй офицеры великолепно понимали, о чем идет речь. Ибо, как усердно твердили много знающие злые языки, именно начальник лейтенанта Садового должен был занять место Тимофея Прокофьевича, в скором времени, по сведениям все тех же злых языков, должное стать вакантным. Поэтому, подобная встреча двух лейтенантов в курилке означала куда больше, чем роднившая их пагубная страсть к никотину. Это было формальное согласие на «контакт» и потому, последовавшее вскоре после раскуривания сигареты мира предложение: «встретиться как-нибудь после работы, сыграть партийку-другую в шахматишки», старшим лейтенантом Зинчуком было принято с воодушевлением.
Генерал-лейтенант Банников не был семи пядей во лбу, но ни одной из имевшихся пядей отдавать без боя не собирался. Причина внезапной опалы была ему более или менее ясна. Если отбросить вероятные козни завистников, не имевшие дотоле ощутимого успеха, то вывод напрашивался сам собой — «ядерный доклад». Именно так, по аналогии с ядерным зарядом, именовал он свое многостраничное творение. Что-то с ним было не в порядке.
— Разрешите, Тимофей Прокофьевич! — полковник Коновалец, как всегда, подчеркнуто, по-военному подтянутый, предстал перед начальником.
— Заходи, Геннадий Валерьянович, — устало кивнул ему Банников. — Присаживайся. Чего-нибудь выпьешь?
— Нет спасибо…
— Ну, как знаешь, — он пожал плечами и, подойдя к полированному ореховому бару, достал из него бутылку армянского коньяка. — Что-то мне нынче нездоровится. Все эта чертова сырость, — словно оправдываясь перед самим собой, протянул он. Погода за окном действительно стояла холодная и сырая, впрочем, часто ли на Руси в ноябре она бывает иной? Рюмка коньяка, опрокинутая по «рабоче-крестьянски», залпом, обожгла гортань, и, шумно выдохнув, Тимофей Прокофьевич начал вслушиваться в свои ощущения, наслаждаясь теплом, медленно растекавшимся по жилам.
— Рассказывай, Геннадий Валерьянович, что там у нас нового? — покончив с процедурой коньячной терапии, поинтересовался он.