- Коней придется оставить, - сказал панголин – коренастый мужчина лет тридцати. – В грибнице они будут только мешать.
Волна недовольства прошла по отряду. Филипп молчал.
- Вот еще! Не пойду я пешком, - один из солдат выехал вперед и потрепал коня за гриву – пегий скакун захрапел, тряся головой.
Панголин спрыгнул на мягкую землю:
- Я не собираюсь это обсуждать. Здесь, в грибнице, вы слушаетесь меня. Либо мы идем пешком, либо ты едешь первым, - он ткнул пальцем в солдата.
- Он прав, - тихо сказал Филипп, всматриваясь в окутанные туманом крученые ветки каменных деревьев.
Солдаты нехотя спешились. Минотавры захлопали ушами и недовольно замычали, слезая с тяжеловозов. Волколак потянул носом воздух и медленно слез.
Панголин немного прошел вперед и жестом приказал отряду замолчать – все стихли. Охотник проделал ритуальные пассы руками и спрятал что-то в мох под ногами, приговаривая шепотом заклинания.
Филипп сморщился: как же ему хотелось сейчас приказать арестовать этого панголина. Выкрикнуть: «Именем Господа нашего Мироноса, взять еретика!» и казнить на месте, очистив заблудшую душу от дьявольской скверны. Но он сдержал себя: панголинам разрешались их мерзкие языческие ритуалы.
В конце охотник разрисовал лицо черной землей, взъерошил волосы и зашипел – кони заржали и шарахнулись в сторону.
Филипп перекрестился. Солдаты последовали его примеру, волколак тоже, только минотавры продолжили безразлично жевать траву: муталюды не отличались религиозностью.
Панголин подошел к чистильщику и вручил маленькую фигурку человека, искусно связанную из кожаного шнурка:
- Оставьте это в грибнице вместо себя.
Филипп взял фигурку двумя пальцами и швырнул в лужу:
- Так сойдет?
Охотник нахмурился и что-то буркнул в ответ, затем раздал по человечку каждому члену отряда.
- Благослови нас святой Миронос! – громко сказал Филипп и перекрестился. Солдаты тоже осенили себя крестами.
- С богом, - сказал панголин и зашагал по мягкому мху.
Грэм очнулся. Сел. Голова, как живая чаша, наполненная свинцом, напряженно сжималась от неосторожного движения, успокаивая волны жидкого металла. Картины внешнего мира, просачиваясь сквозь прутья решетки, вытесняли черную пустоту, перемешивались с воспоминаниями последних событий и превращались в мысли. Мысли переходили в вопросы:
- О Боже, где я?.. Что со мной будет? – прошептал панголин, ощупывая лохмотья, оказавшиеся на нем вместо доспехов.
В нос ударил запах гнилой соломы. Он соперничал с невыносимой вонью испражнений, гарью и ароматом хлеба. Последний Грэм отделил от всех остальных, и перед глазами предстали румяные, потемневшие по краям пышущие жаром лепешки. Голод разукрасил все яркими красками.