Они прошли уже почти половину коридора, когда позади них раздались шаги.
— Салли, это ты?
Охранник — очевидно, он и был Салли — остановился и обернулся. Максимус же опустил лицо к плечу, чтобы огромный нос его маски не был виден в профиль, и взглянул назад.
Человек, стоявший в другом конце коридора, с такого расстояния, конечно, ничего не мог толком разглядеть в полумраке.
— Помни, что я сказан тебе. — Под покровом своей накидки Максимус слегка ткнул охранника шпагой.
— Ридли, э-это я!.. — заикаясь, отозвался Салли.
— А кто это там с тобой? — поинтересовался Ридли.
— Мой брат Джордж. Он пришел выпить со мной, — нервничая, ответил Салли. — Он ничего плохого не сделает.
— Иди дальше, — шепнул Максимус.
Ридли по-прежнему смотрел на них с другого конца коридора.
— Я… я просто провожу Джорджа в свою комнату! — визгливым голосом крикнул Салли. А затем они повернули за угол и побежали вверх по главной лестнице.
— Он последует за нами? — спросил Максимус.
— Не знаю. — Салли взглянул на него со страхом. — Он очень подозрительный, этот Ридли.
Когда они поднялись на второй этаж, Максимус оглянулся, но в темноте не смог ничего разобрать, — возможно, Ридли преследовал их. Он снова повернулся к Салли.
— Веди меня к Килборну.
— Сюда. — Охранник указал на дверь слева, рядом с которой стоял стул, а на крючке висел ключ. — Сегодня очередь Линча ночью дежурить, — проворчал Салли и, взяв ключ, вставил его в дверной замок. — Но он, наверно, валяется пьяный в своей постели.
Когда Салли поднял повыше фонарь, чтобы осветить дверь, Максимус увидел на ней табличку: «Неизлечимые».
За дверью находился такой же, как внизу, длинный коридор, только здесь комнаты по обе стороны его были без дверей. Сами же пациенты лежали на соломе, как животные в загонах, и вонь от их испражнений стояла такая, что у Максимуса начали слезиться глаза. Здесь был седовласый бородатый старик с почти бесцветными глазами, которые слепо глянули на свет, когда Максимус и надзиратель проходили мимо; а там — молодая хорошенькая женщина, свирепо бросившаяся к ним, когда они поравнялись с ее комнатой; однако звякнула цепь, и женщина упала — в точности как собака, которую отдернули за ошейник. В соседнем закутке визгливо и истерически смеялся юноша, при этом царапая себе лицо.
Салли перекрестился и, торопливо подойдя к последнему отсеку, остановился и, высоко подняв фонарь, осветил лежавшего на соломе крупного мужчину.
— Он жив? — спросил Максимус.
— Был, когда мы раздавали еду остальным. — Салли пожал плечами. — Но он, конечно, не ел, потому что спит.