— Вы упомянули, что Джиллиан питала нездоровый интерес к нездоровым мужчинам. Вы бы отнесли к ним Эштона?
— О господи, конечно же, нет. Скотт — лучшее, что случилось с Джиллиан за всю ее жизнь.
— И вы одобрили эту партию?
— «Одобрила партию»? Как старомодно!
— Давайте я перефразирую. Вы были довольны этим браком?
Ее губы улыбались, но глаза смотрели холодно.
— У Джиллиан было множество… скажем так, проблем. И эти проблемы требовали долгосрочного медицинского вмешательства и наблюдения. Так что выйти замуж за лучшего в своей профессии психиатра, вне всяких сомнений, было огромной удачей. Я понимаю, что это звучит несколько… утилитарно. Но Джиллиан была особым человеком, и применительно к ней мой подход оправдан. Она постоянно нуждалась в помощи.
Гурни вопросительно поднял бровь.
Она вздохнула.
— Вы знали, что доктор Эштон — директор специализированной школы, которую окончила Джиллиан?
— Но разве это не нарушение…
— Нет, — перебила Вэл, и было понятно, что ей не в первый раз приходится опровергать подразумеваемый аргумент. — Он психиатр, но, когда она училась, он не был ее лечащим врачом. Так что с этической стороной вопроса все в порядке. Люди, конечно, все равно судачили. Он доктор, она пациентка, как это так. А по факту — выпускница вышла замуж за директора школы. На выпускном ей уже было семнадцать, а следующие полтора года они с Эштоном близко не общались. Хотя сплетников эти подробности, разумеется, не волнуют, — подытожила она, сверкнув глазами.
— Ну, история действительно на грани фола, — произнес Гурни то ли Вэл, то ли в ответ собственным мыслям.
Она снова разразилась своим жутковатым смехом.
— Для Джиллиан это было лишним поводом в нее ввязаться. Она на этой грани жила.
Любопытно, подумал Гурни. И то, как ее глаза загорелись, тоже любопытно. Может быть, роман Джиллиан не единственный в этой семье на грани фола?
— А как доктор Эштон относился к слухам?
— Скотту неважно, что думают люди. Ни о нем, ни вообще, — произнесла Вэл, и Гурни понял, что она питает к этому качеству уважение.
— Значит, он сделал Джиллиан предложение, когда ей было восемнадцать или девятнадцать?
— Девятнадцать. И это она сделала ему предложение, а он согласился.
Странное возбуждение в ее взгляде стало угасать.
— Согласился, значит. И что вы почувствовали, когда узнали?
Сперва ему показалось, что она не расслышала вопроса. Затем, чуть отвернувшись, она произнесла внезапно хрипловатым голосом:
— Облегчение.
Теперь Вэл тоже смотрела на аспарагус, и взгляд ее был таким пытливым, словно она надеялась разглядеть в его зелени объяснение перемене своего настроения. Поднялся несильный ветерок, и верхушки аспарагуса начали слегка покачиваться.