— Постойте, это еще не конец истории, — перебила она. — Несколько месяцев спустя после выхода книги и последовавших за этим споров вышла другая книга, представлявшая собой по сути разоблачение «Ловушки эмпатии». Эта книга называлась «Душа и сердце». Она была хорошо написана и безжалостно громила все аргументы Скотта. Основной ее идеей было то, что главным в человеческой жизни является любовь, а так называемая, по выражению Скотта, порозность границ — это ключевой компонент в любых человеческих отношениях. Ученое сообщество разделилось на два лагеря, на обе книги как из пулемета строчили рецензии и отзывы. Исключительно страстная была словесная перестрелка, — она прислонилась к ручке скамейки и посмотрела на Гурни.
— Я так понимаю, что и это еще не все? — произнес он.
— Верно понимаете. Спустя год выяснилось, что вторую книгу тоже написал Скотт, — помолчав, она спросила: — Что вы об этом думаете?
— Пока не знаю, что думать. А как к этой новости отнеслись в сообществе?
— Возмутились! Все думали, что их разыграли! В общем-то, так оно и было. Но при этом обе книги были написаны так, что не к чему придраться. Обе представляли собой полноценный научный труд.
— И он их написал, просто чтобы привлечь к себе внимание?
— Да нет же! — рявкнула она. — Конечно, нет! Просто интонация была такой. Чтобы казалось, будто два автора соревнуются, кому достанется больше внимания. У Скотта была другая цель, гораздо более глубокая. Он хотел донести до читателя важную мысль: каждый должен сам решить, где правда.
— То есть вы бы сказали, что Эштон — умный человек?
— Он человек блестящего ума. Незаурядный, непредсказуемый. Умеет слушать, быстро схватывает… Но при этом он трагический персонаж.
У Гурни возникло стойкое ощущение, что, невзирая на седьмой десяток, Мэриан Элиот не на шутку влюблена в человека почти на тридцать лет младше. Но, вне всяких сомнений, она бы никогда и никому в этом не призналась.
— «Трагический» в свете того, что случилось в день его свадьбы?
— Не только. Убийство его невесты — лишь часть общей картины. Задумайтесь о мифических архетипах, которые лежат в основе этой истории, — произнесла она и замолчала, как бы предлагая Гурни подумать над этим.
— Не уверен, что понял вашу мысль.
— Ну как же? Золушка, Пигмалион, Франкенштейн…
— Вы говорите об отношениях Эштона с Гектором Флоресом?
— Конечно, — она улыбнулась, как учительница, поощряющая понятливого ученика. — Все начиналось по классике: в деревне появляется незнакомец. Голодный, холодный, безработный. Местный землевладелец, человек знатный, нанимает его на работу, обеспечивает ему кров, дает разные поручения… Обнаружив, что работник смышленый, доверяет ему все больше, фактически открывает ему двери в новую жизнь. Таким образом, безнадежный бедняк обретает символическое богатство. Это в чистом виде «Золушка», если исключить гендерный и романтический компоненты. Однако если рассматривать сагу об Эштоне и Флоресе более широко, то «Золушка» — всего лишь первый акт, после которого парадигма меняется и доктор Эштон становится одержим идеей превратить своего подмастерье в нечто большее, раскрыть его потенциал до конца, оживить в Гекторе Флоресе тот идеал, который он в нем видел. Он покупал ему книги, потом купил компьютер, советовал учиться по разным курсам в Интернете. Часами занимался его образованием, подталкивая его к желаемому совершенству. Это не прямое повторение истории с Пигмалионом, однако аналогия однозначно прослеживается. Вот вам второй акт. А третий — это история Франкенштейна. Эштон мечтал создать идеального человека, но оказалось, что Флорес — носитель худшего из людских пороков и превратил жизнь своего создателя в сущий ад.