- И что у меня написано на лице?
- Что ты сам удивлен, насколько я в твоем доме подзадержалась, - несколько язвительно проговорила я.
- Начинается, - недовольно проговорил он. - Изыскания в моей тёмной душонке.
Я остановилась, взглянула на него.
- А ты как хотел? Чтобы я молчала, пока тебе не придёт в голову сказать мне "прощай"?
- Таня...
- Я не прошу тебя ехать к моим родителям. Не хочешь - ради Бога. Только скажи мне об этом сейчас, чтобы я не краснела перед ними в субботу. Если ты думаешь, что я мечтаю лишь о том, чтобы привести к ним потенциального мужа, то ты очень ошибаешься.
- А ты замуж за меня собралась?
Я рада была, что на веранде достаточно темно, и он не может разглядеть выражение моего лица. Этот разговор назрел давно, я его боялась, а сейчас, слыша слова и интонацию Емельянова, понимала, что сбываются мои худшие опасения.
- Ну что ты, как я могу? Но я должна как-то представить тебя родителям, вот и подумай, что я должна им сказать. Или ничего не говорить? Так, наверное, даже проще. Сиди в своём пустом огромном доме и жди, когда синяки заживут!
Я отвернулась от него, а Сашка поинтересовался:
- Кто-то захотел определённости?
- Думаю, время пришло, - не стала я спорить.
- А разве у нас её нет? До этого вечера всё было хорошо, мы обходились без нервотрепки. Ты родителей боишься, что ли?
- Не боюсь. Я их уважаю. И мне не всё равно, что они подумают. Саш, у тебя есть родители?
- Есть.
- Тогда что ты спрашиваешь?
Он со вздохом вытянул ноги, локоть на подлокотнике дивана пристроил, а на меня взглянул задумчиво.
- Успокойся, - попросил Емельянов спустя полминуты. - Хорошо? Я сделаю всё так, как ты хочешь.
Я застыла перед ним, чувствуя себя не на шутку обескураженной.
- Как я хочу? - Потом поклонилась, явно переигрывая, но удержаться от иронии не смогла. - Спасибо тебе. От всей души. Смотри, не перетрудись, когда будешь делать всё так, как я хочу!
- Таня! - крикнул он мне вслед, но я с веранды ушла и не забыла дверью погромче хлопнуть.
В спальню Емельянов пришёл минут через двадцать. Я уже успела лечь в постель, и даже свет в комнате выключила, не желая, смотреть на Сашку. Зажмурилась, когда он вошёл, и пожалела, что мне не хватило смелости и решительности уехать в город. Вызвала бы такси и уехала, что проще? Сашка сел на край постели, ко мне спиной, но раздеваться не спешил, раздумывал о чём-то или ждал чего-то мне неведомого. Он был таким знакомым для меня, и таким понятным, что в эти минуты, мне от этого было очень тяжело. Казалось, что я слышу его мысли. Они его не радовали, а меня и подавно. Я настолько расстроилась, что даже перестала притворяться спящей. Перевернулась на спину и стала смотреть на тёмный потолок, уговаривая себя не лить слёзы. Разве я чего-то другого от Емельянова ждала? Что он кинется мне в ноги, хоть когда-нибудь, будет убеждать, что любит, и всё у нас, как в кино? Может, и как в кино, но в кино не весёлом. Наверное, это плата за бурный и быстро развивающийся роман. Развивался он, правда, не по моей схеме, и это огорчало.