Томас нажал на кнопку и его сиденье начало откидываться. Удовлетворенная улыбка растянулась по его лицу.
— Не удивительно, что она никогда не позволяла мне пройти в гости, — поразмышляла я.
Его усмешка стала шире, и он втиснул подушку под голову.
— Ты когда — нибудь…
— Нет. Никаких больше вопросов обо мне.
— Почему нет?
— Буквально нечего сказать.
— Расскажи мне, что случилось у вас с Джексоном. Почему не получилось?
— Потому что наши отношения были такими, что даже нечего сказать, — сказала я, формируя мои губы под слова так, будто он читал по губам, чтобы понять.
— Ты говоришь мне, что вся твоя жизнь была скучной, пока ты не приехала в Сан — Диего? — спросил он, с недоверием.
Я не ответила.
— Ну, что? — сказал он, ерзая пока ему не стало удобно.
— Что?
— Зная тебя сейчас, я почти верю, что это было не спонтанно. Это имеет смысл. Ты вернулась в бор со мной той ночью, чтобы поговорить о чем — то.
Высокомерность померкла в его глазах.
— Не забывай, Томас. Ты не знаешь меня настолько хорошо.
— Я знаю, что ты кусаешь свой ноготь на большом пальце, когда нервничаешь. Я знаю, что ты крутишь волосы вокруг пальца, когда находишься в глубоких раздумьях. Ты пьешь Манхэттен. Тебе нравятся Фаззи — бургеры. Ты ненавидишь молоко. Ты не особо суетишься по поводу чистоты у себя дома. Ты можешь пробежать дальше, чем я во время обеденного перерыва. И тебе нравится странное японское творчество. Ты — терпеливая, даешь второй шанс и ты не делаешь поспешных суждений о незнакомцах. Ты — профессиональна и очень умна, а еще ты храпишь.
— Нет!
Я села прямо.
Томас засмеялся.
— Хорошо, это не храп. Ты просто… дышишь.
— Все дышат, — сказала я, защищаясь.
— Мои извинения. Я думаю, это мило.
Я пыталась не улыбнуться, но провалилась.
— Я жила с Джексоном несколько лет, и он никогда ничего не говорил.
— Это крошечный храп, едва заметный.
Я бросила на него неодобрительный взгляд.
— Честно говоря, Джексон любил тебя. Вероятно, он не говорил тебе многих вещей.
— Хорошо, что ты не такой. Поэтому я могу слышать все оскорбительные вещи о себе.
— Насколько все заинтересованы, я люблю тебя сегодня и завтра.
Его слова остановили меня.
— А еще, играть и притворяться, будто ты думаешь, что я — совершенная.
— Я не могу думать иначе, — сказал Томас, не улыбаясь.
— Ой, пожалуйста, — сказала я, закатывая глаза.
— А не мое ли секретное дело "позвонило в звонок"?
— Ты знаешь, почему я сделал это.
— Я не совершенная, — пробурчала я, кусая уголок ногтя на большом пальце.
— Я и не хочу, чтоб ты была такой.
Он просмотрел мое лицо с такой любовью, что я чувствовала, будто только он один находится в фюзеляже. Он приблизился ко мне, его глаза зациклились на моих губах. Я только начала приближаться, когда бортпроводница подошла.