— Хороший массаж приносит не только удовольствие, но и боль, — внушает Старки. — Ты должна размять узлы. Нужно, чтобы после твоего массажа мышцы у меня стали упругими и послушными, я был бы в полной готовности к нашей следующей операции. Поняла?
Девочка послушно кивает; чувствуется, что ей очень хочется угодить:
— Да, поняла.
— Ты говорила, что делала массажи раньше!
— Да, говорила… — лепечет она. — Я просто хотела воспользоваться возможностью…
Старки вздыхает. Что поделаешь, так уж теперь повелось. Они лезут по головам друг друга, лишь бы оказаться поближе к нему. Погреться в лучах его величия. Собственно, он их не осуждает. Стоило бы поаплодировать этой девчонке за ее амбиции, но сейчас ему хочется только одного — хорошего массажа.
— Можешь идти, — бросает он.
— Мне так жаль…
Девочка медлит, и Старки призадумывается, оценивая момент. Может, расслабиться сегодня по полной да и получить от этой ревностной девицы кое-что позначительнее массажа? Без сомнения, она охотно пойдет навстречу всем его желаниям, вот только… Когда что-то легко достается, его почему-то не очень хочется.
— Ушла, — говорит он девочке.
Та уходит, стараясь сделать это как можно тише, но ржавые петли на двери пронзительно визжат. Чтобы не тревожить командира лишний раз, девочка оставляет дверь открытой. Старки слышит, как она медленно сходит по металлическим ступеням, наверняка в слезах, оттого что не сумела угодить вождю.
Оставшись один, Старки крутит левым плечом, на котором красуется бинтовая повязка — в последней боевой операции его ранило. Хотя, вообще-то, пуля лишь задела на излете, настолько поверхностно, что это даже и раной-то считать нельзя. Ну вытекло немного крови, ну останется шрам; но если расценивать раны по шкале от одного до десяти, эта потянет балла на полтора. И все равно — бинт выглядит внушительно, поэтому Старки ходит в открытой майке, чтобы повязка на плече была хорошо видна всем аистятам. Еще одна военная рана в комплект к прежней, расположенной на той же руке, но гораздо ниже. Там — его героическая кисть, которую он разбил, стараясь высвободиться из оков на старом самолетном кладбище. Этот подвиг спас его; он смог убежать со своими аистятами и начать собственную войну. Попади он в плен, его бы сразу же расплели; так что рука — ничтожная плата за жизнь. Теперь он носит на ней дорогущую перчатку от Луи Вьюттона. Нападение на Кладбище случилось в начале июля, а сейчас уже сентябрь. Прошло меньше трех месяцев. И хоть чувство такое, будто прошла целая жизнь, его тело отмеряет время точнее календаря: раздробленная ладонь все еще ноет, все еще сочится сукровицей, по-прежнему время от времени требует дозу болеутоляющих. Она никогда не заживет окончательно. Старки больше не сможет пользоваться ею в полной мере, но это не имеет значения. Для работы у него найдется сотня других рук.