В центре проспекта, не двигаясь ни вперед, ни назад, три часа подряд стоял парень с тонким интеллигентным лицом и небритыми щеками. Он держал у груди лист формата А4 с нарисованным от руки портретом Вацлава Гавела и словами: «Правда и любовь победят ненависть и зло». Рядом с ним стояла его девушка, очень не похожая на него — крепкая, коренастая, в черном капюшоне. Это было все, что он хотел сказать людям, и он молча это говорил, а она его поддерживала в его беззвучной, упорной речи.
А дальше, на задах митинга, на тротуарах широкого проспекта, начинался уже и вовсе какой-то русский карнавал, который шел сам по себе, независимо от того, что происходило на сцене. На фоне банковского билдинга и мрачного ряда омоновских машин воздвигся постамент из хрупких планочек. Люди, меняясь, залезали на этот постамент и радостно стояли на верхотуре с самопальными плакатами в руках, видные всей толпе. У одного парня был плакат со словами: «Путин, сидеть!», строгим указательным пальцем и маленькой послушно сидящей собачкой. Вокруг гуляли, привлекая людей, такие же самопальные Дед Мороз и Снегурочка. У Деда Мороза на голове была красная ковбойская шляпа с надписью «Трезвый», а одет он был в красный халат, сшитый из переходящего красного знамени, когда-то вручавшегося передовикам производства. Я убедился в этом, обойдя его кругом и прочитав большие золотые буквы. Снегурочка была в голубой накидке поверх джинсов и с мешком подарков в руках. Эти двое звали всех к себе и радостно вкладывали в протянутые руки пригоршни конфет-батончиков и мандарины. Мне достался отборный, светящийся теплым оранжевым светом мандарин, и я ходил с ним по темному проспекту, меж черных людских фигур, как с фонариком.
Вот тут, на обочине и в стороне, в задних рядах и в разряженном пространстве прямо за милицейскими пропускными пунктами, бродили милые моему сердцу московские странники, у каждого из которых было очень важное человеческое дело. Ходил между людьми, трогательно заглядывая им в глаза, некто скромный, и говорил: «Ну надо же нам наконец всем познакомиться!», и вручал всем свою визитную карточку, на которой были, как положено, имя, фамилия, а вместо должности стояло: хороший человек. И я прекрасно понимал его мысль, потому что и вправду же, если мы все, честные люди этого города, пришедшие на митинг, возьмем и познакомимся, то это и будет то сказочное единство народа, о котором мечтали протопоп Аввакум и Толстой. И еще бродил тут некто с лысиной, в сером плаще, с опущенными плечами и милой улыбкой неудачника на одутловатом лице, и раздавал свое личное воззвание «Родина в опасности!», которое было ничем не хуже тех воззваний, с которыми обращались к людям со сцены известные люди, а вот у этого добраться до сцены и сказать свое слово — по жизни не сложилось. Но не будешь же ты молчать оттого, что ты не Григорий Явлинский и не бывший министр финансов? И он не молчал.