– Говорю же, ее не существует.
– Так, значит, я могу их порвать? – Она взялась за письмо обеими руками, держа его прямо перед ним и ожидая его возражений. Лейсер молчал. Она слегка надорвала листок, все еще глядя на него, а потом порвала пополам, как поступила и со вторым, и с третьим.
Потом она обнаружила фотокарточку ребенка – девочки в очках лет, вероятно, восьми или девяти и снова спросила:
– А это кто? Это твоя дочка? Хотя бы она существует?
– Нет, не моя. Это не более чем просто фотография.
Она порвала и ее тоже, разметав мелкие клочки по постели драматическим жестом, а потом повалилась на него, целуя в лицо и шею.
– А ты кто такой? Как тебя зовут?
Он уже готов был ей все рассказать, когда она неожиданно отпихнула его от себя.
– Нет! – воскликнула она. – Нет. Не надо! – Потом понизила голос: – Я хочу, чтобы у тебя ничего не было. Даже имени. Ты должен отделиться от всего. Только ты и я. Мы придумаем себе новые имена, будем жить по иным законам. И никого больше, вообще никого, даже отца с матерью. Мы станем печатать свои газеты, пропуска, продуктовые карточки, создадим новых людей. – Она шептала, и глаза ее сияли восторгом.
– Ты – шпион, – сказала она, прижавшись губами к его уху. – Ты секретный агент. И у тебя есть пистолет.
– Нож бесшумнее, – отозвался он, а она продолжала смеяться без остановки, пока не заметила синяки у него на плечах от лямок рюкзака. Она прикоснулась к ним с любопытством и уважительным страхом, с каким ребенок прикасается к чему-то уже мертвому.
Она ушла, захватив корзину для покупок и все еще сжимая рукой ворот плаща. Лейсер оделся, побрился под холодной водой, глядя на свое вдруг постаревшее лицо в чуть кривоватом зеркале над раковиной. Она вернулась почти в полдень и казалась до крайности встревоженной.
– Город переполнен солдатами. Армейскими грузовиками. Что им здесь понадобилось?
– Быть может, они кого-то разыскивают?
– Но они лишь расселись повсюду и пьют пиво.
– Что за солдаты?
– Я не знаю. По-моему, русские. Откуда мне знать?
Он подошел к двери.
– Я вернусь через час.
– Ты хочешь сбежать от меня, – сказала она, ухватив его за рукав и уже, кажется, готовая закатить сцену.
– Я правда вернусь. Быть может, немного позже. Вероятно, ближе к вечеру. Но если я вернусь…
– Что тогда?
– Это будет опасно. Мне придется… Придется кое-что сделать здесь у тебя. Сделать нечто опасное.
Она поцеловала его легкомысленно и бездумно сказала:
– Обожаю опасность.
– Четыре часа, – сказал Джонсон, – если он еще живой.
– Разумеется, живой, – огрызнулся Эвери. – Как у тебя язык поворачивается?