Ночь прошла тихо, ежели не считать нескольких выстрелов со стороны реки Занги. И опять, как только он остался наедине с самим собой и с этим огромным звездным небом, вспомнился Архангельск и Елизавета. Федор не понимал, почему все чаще и чаще мысли его стали возвращаться к этой девушке. Ностальгия по спокойной жизни? Попытка уйти от суровой прозы войны? Чувство вины? Что-то не давало ему покоя, вызывая в памяти ее пленительный образ.
Поутру, выступив дальше, узнали, что эриванский сардар Гусейн-хан сделал вылазку и вырезал почти пол взвода карабахских армян из добровольческого эскадрона генерала Мадатова. Им отрезали головы и кисти рук, дабы они и в иной жизни не могли более держать оружия.
У ручья Джеван-Булак спешились, — было решено переждать жару здесь. Стали готовить обед, и тут вдруг с гиканьем и свистом налетели джарские лезгины из гвардии самого наследного принца Аббас-Мирзы. Смяв охранительные пикеты, они врезались в самую гущу роты, и началась кровавая рубка. Ротный послал за подмогой и приказал отступать за овраг. Федор, едва успевая отражать сабельные удары двух насевших на него лезгинов, стал спускаться в овраг. Лошадь его, пятясь, смотрела на него удивленным глазом и постоянно оглядывалась назад, земля обрывалась из-под ее копыт.
«Сейчас она упадет, и мне конец», — подумалось Федору, и в то же мгновение он вместе с лошадью повалился набок. Он все же успел соскочить с нее и остаться на ногах, из последних сил отражая сабельные удары. А те наседали и наседали, и Дивов уже видел победный блеск в их глазах.
«Неужто это все?» — вихрем пронеслась в голове страшная мысль.
«Все», — эхом ответили склоны оврага.
«Все», — журчал ручей.
«Все», — читалось в глазах осклабившегося лезгина.
Сильный удар выбил саблю из его рук. И Федор побежал, виляя и инстинктивно обхватив голову руками. Сзади послышался приближающийся топот копыт и смех одного из всадников.
— Эй, руски, нэ бэги так быстра! Мой лошат нэ успэваит эхат за табуй.
Снова послышался смех, а затем острая боль пронзила плечо. Левая рука перестала слушаться и повисла плетью.
— Э-э, — услышал Федор тот же голос. — Пылахой утар. Давай эщо рас.
«Это он нарочно по-русски говорит, чтобы ты слышал», — враждебно прожурчал ручей.
«Тебя используют, как живую мишень, — ехидно пронеслось по дну оврага. — Пока живую. А потом тебе отсекут голову».
Федор остановился. Отнял руку от головы. Повернулся. И посмотрел прямо в глаза старшему из всадников.
— Ну что вылупился? Давай!
— Бэги, — сверкнул глазами лезгин. — Втаруй рас Джамал нэ пырамахнотца.