Меня он выделял среди остальных, потому что я его подкармливала. Наливала большую тарелку горячего супа. Должен же человек есть горячее, хотя бы раз в неделю. Я выносила еду на веранду. Он ел с нескрываемым удовольствием. Его было приятно кормить. Единственное неудобство: приходилось делить с ним беседу. Беседа с Семеном – испытание: непонятно о чем и скучно. Непродвинутый был Семен, но добрый и беззлобный.
Однажды возле рынка на него напала стая скинхедов, избила и сломала челюсть. Скинхедам не понравился его внешний вид: слишком грязный, запущенный.
Семен долго не мог есть и разговаривать. А когда начал говорить, то выразил следующее:
– Ну что ж… Я понимаю… Кому нравится смотреть на такого…
Он понимал скинхедов и не обижался. При такой жизни он был распахнут миру, всех понимал и прощал.
Старший Тодоровский подарил ему заграничный плащ. Семен носил его с длинным красным шарфом. Издалека можно было подумать, что идет Пьер Карден. Но вблизи становилось понятно: нет, это бомж Семен.
Я наняла Семена убирать листья.
Он явился не один, а со своей любовницей Тамаркой. Тамарку он обрел на рынке. Она продавала там кур и куриные яйца.
Должна справедливо заметить: они смотрелись неплохо. Тамарка – примерно ровесница Семена – была одета в платье с глубоким декольте. Наружу выступали ее роскошные плечи и начало грудей. Волосы – золотые, забранные в пучок на затылке. На шею ниспадали завитушки, как у Анны Карениной. Если не придираться – красивая. Единственное, во рту было маловато передних зубов.
Они нравились друг другу. Оба были веселые, вполне трезвые. Майское солнце шпарило на полную силу. Сосны и березы просеивали солнечный свет, мы все были осыпаны солнцем, солнечные лужи лежали на земле.
В такие дни понимаешь, что человек рожден для счастья, а жизнь – прекрасна.
В первую половину дня работали в четыре руки: Тамарка сгребала листья в кучи, а Семен засовывал их в пластиковые мешки. Но после двух, после горячего обеда, дуэт распался. Тамарка энергично орудовала граблями, а Семен сидел на садовой скамейке, задумавшись глубоко, как лермонтовский утес. Меланхолично наблюдал.
– Сень, а Сень, – ласково взывала Тамарка.
– Ащ, – отзывался Семен и махал рукой. Типа отстань.
Семен филонил. Ему нравилось ничего не делать, лениться, капризничать. А Тамарке нравилось взывать к его совести. Она была влюблена, и все в нем было ей мило: и его лень, и имя «Сеня», и то, что они связаны общим делом. Их счастье было растворено в этом солнечном дне, и казалось, что оно будет длиною в жизнь.
– Сень, а Сень… – ворковала Тамарка.