Угрожающе басят дизели, набирая мощность. Стрелка пересекает пять делений...
Квадрат неподвижен.
...десять...
Квадрат неподвижен.
...пятнадцать...
Квадрат неподвижен.
В дверях дизельного сарая застыли Толян с Мишаней.
...двадцать!..
— Порвешь таля! — кричит Калязин.
Квадратная штанга нехотя ползет вверх, и дизели успокаиваются: обвалившиеся стенки скважины все-таки отпустили инструмент. Ибрагим достает портсигар. Петро стоит на козырьке, разглядывая море. Калязин, зажав коленями резиновый шланг, пытается вставить в него металлический наконечник. Гриша шарит ногой по полу, нащупывает тяжелую челюсть машинного ключа, вешает ее на тормоз. За лебедкой мелькает капюшон мастера. Мастер подходит к ротору, трогает ребра квадрата, словно пересчитывает их. Коротко бросает:
— Промывка!
И еще:
— Графит!
И еще:
— Сто мешков!
И еще, показывая на меня и на Калязина:
— Ты! И ты!
Графитный порошок в бумажных мешках по полцентнера каждый. Задача незатейлива, как детская считалка: достать мешок из контейнера, подняться с ним на трехметровую высоту по самодельному трапу — наклонной доске с набитыми поперек планками, разрезать мешок, если по дороге он не успел порваться, высыпать графит в глиномешалку. Смешавшись с раствором, графит должен улучшить смазку долота и уменьшить трение бурильной колонны о стенки скважины. «Эники-беники, ели вареники, эники-беники — клёц! Вышел кудрявый матроц». Почему — матроц? «Эники-беники...» Для начала графит уменьшает трение подошв о ступени трапа: бумага рвется, порошок рассыпается, ноги скользят, скользят пальцы, сжимающие мешки, брезентовая роба серебрится и хрустит, как фольга. Через час короткая дорога от контейнера до глиномешалки выглядит так, словно все чертежники мира затачивали здесь свои карандаши.
Контейнер пустеет, пошла рвань — четверти мешка в руках не удержишь. Калязин приносит пожарные ведра.
— Бери ведро, Юра, — говорит он. — Ведро, Юра, бери.
Скребем по углам, по стенкам, по днищу железного куба.
— Графит ничего не даст, — бормочет Калязин.
— Почему?
— Прав был Григорий — порвали мы пласт. Не даст ничего графит...
— Ты учителем не был? — спрашиваю я.
Он вытягивает шею, смотрит на меня, как петух на пуговицу.
— Был. Мастером производственного обучения. В нашем ПТУ, где помбуров готовят.
— Понятно. «Бери ведро — ведро бери».
— Что — понятно? Что — понятно? Я в Тазу работал, квартира была, все как у людей. А жена мне: «Тебе учиться надо. Надо учиться». Как пластинка: уедем да уедем. Переехали... В Тюмень. Поступил в геологический — наш же профиль: какая геология без бурения? Выучился. Диплом получил — профессию потерял. Докембрий, палеозой, мезозой... Ну, какой в Тюмени мезозой? Какая в Тюмени юра? Так, сто пятьдесят миллионов лет назад. Геологическая эпоха Глава в учебнике. А ведь юрский период — это же красота. Красота, понимаешь?!