— Давай отдохнем? Здесь можно сесть прямо на пол.
Мы опустились у колонны. Скрестили и поджали под себя ноги, как азиаты.
— Пружинит. Удобно, — сказала Тамара, — ты сам — и стул, и сидящий на стуле мудрый восток.
— Восток знает многое — другое, чем мы.
— Спящий! Он же больше самого себя! Во много раз!
— Интересно, какими мы ему кажемся? Наверно, ничтожествами какими-то, букашками.
— Как приятно чувствовать себя ничтожеством. Я никто, — сказала она и посмотрела на меня потемневшими большими глазами. — И ты никто.
Мне понравилось.
— Давай будем так и звать друг друга: никто.
Она счастливо засмеялась.
— А на имя не будем откликаться — ни Сергею, ни Тане.
— Да есть ли они сами?
— Сергей! — неожиданно громко позвала Тамара.
Молодой монах в желтом укоризненно обернулся. Он прижал палец к губам и не спеша, бесшумно ступая по гладким шахматным плитам, подошел к нам. Присел на корточки. Возвел глаза и руки к далекому куполу. Неожиданно деловито спросил:
— Where are you from?
— We arrived here from Russia, — ответил я, радуясь случаю поговорить по-английски, который я знал нетвердо — иначе говоря, badly.
Монах повел себя странным образом. Он неожиданно выпрямился, отскочил, затем наставил на нас пальцы автоматом-пистолетом.
— Тра-та-та-та! — изобразил автоматную очередь.
— No, по! — заторопилась Тамара, — Not at all! Russia is not war. Russia is peace!
Монах вскинул костистую стриженую голову к уходящей вдаль храмины горе и указал нам на нее. Затем опустился на корточки и погрузился в свои медитации или во что там еще, во всяком случае мы для него больше не существовали, хотя ты заговорила несколько повышенным тоном, явно надеясь привлечь снова внимание молодого монаха.
— Вот как здесь о нас думают.
— О них, не о нас, — поправил я.
— Не в этом дело, просто для них мы тоже определенный стереотип, — возбужденно продолжала Тамара. — Но как им объяснить, что всеми своими медитациями они не достигнут того, чему мы с тобой научились и так легко. Любовь — вот ключ ко всем тайнам.
— Или нас с тобой этому научили, — поправил я.
— Кто?
— Может быть, Он, — я показал на Спящего.
— Мы меньше чем ничто, мы Ему снимся, — задумчиво произнесла ты.
— И чувство наше… Возможно тоже — Его воображение…
— Нет, оно принадлежит только нам, — твердо сказала ты и сразу переменила тему. — Смотри, они уже дошли почти до конца. Идем посмотрим на пятки Спящего.
Пятки, действительно, были великолепны. Они торчали перед нами, как две памятных плиты, колоссальные ступни черного дерева с перламутровой инкрустацией. На пальцах — дактилоскопические узоры: на каждой подушечке — красная спираль. Разматывается в бесконечность: нарастание, преображение, повторение. На подошвах были изображены картины человеческого бытия. И все мы, перед ними стоящие, боялись нарушить гулкую тишину, понимая, что все это про нас.