– Вы помните, как узнали о его смерти?
– В клубе, в военном городке показывали какой-то фильм. Мы, ребятня, – в первом ряду. И вдруг я слышу, как мама сморкается и глушит рыдания. Потом помню, как дома она лежала на кровати, а вокруг столпились какие-то женщины. Из подразделения отца уцелел один человек. Он принес маме записку, которую отец продиктовал, умирая, – пуля попала ему в голову. Я видела эту маленькую желтую записочку: «Надя, ты еще молодая, возвращайся в Ленинград, там вся твоя родня». Мама чуть не сошла с ума от горя. Помню, как мы пилили бревна. Мы не умели это делать, и она даже руки мне бросалась кусать за то, что я так плохо пилю. Или сидела как истукан. Командир части разрешил ей поехать на лето в Опочку, потому что у нее там были знакомые. А это как раз было лето 41-го года. Когда объявили войну, мимо нашего дома толпами шли беженцы из Прибалтики. Комнату мама снимала на окраине Опочки у молодоженов, тети Нюры и ее мужа, которого сразу забрали. У мамы были очень хорошие вещи – шелковые платья, красивые туфли, шуба котиковая, мне пальто справили с овчинным воротником. Мама пошла в военкомат и взяла литер, как тогда говорили, – в Москву, в Ленинград и еще куда-то. А в военкомате разрешили с собой только один чемодан. Я помню, как она достает из-под кровати чемодан и складывает туда какие-то самые простые вещи. Входит тетя Нюра и говорит: «Что ты делаешь!» Перевернула чемодан, выбросила все оттуда, открыла шкаф, где висели все наши красивые вещи, и стала все заново упаковывать. Собрала чемодан и еще два узла увязала. Мы с этими котомками пришли на отправной пункт, где ждала машина, чтобы отвезти всех к эшелону, который ехал из Опочки в Пустошку. И вдруг мама встречает свою подругу Зину – ту самую, из-за которой она в Опочку и приехала. Та ей говорит: «Не уезжай. Спрячемся в деревне, а война через два месяца кончится».
– Многие думали, что война скоро кончится?
– Конечно. И мама с ней согласилась. А одета мама была в крепдешиновое платье, хромовые сапоги и демисезонное пальто. Зина говорит: «Я только должна отвезти подругу в роддом, мне холодно, дай мне пальто, я скоро за тобой вернусь, и мы на машине поедем домой». Мама снимает пальто и отдает ей. Я рыдаю, хочу уезжать, ведь все уезжают. Мама меня не слушает: «Мы останемся, как Зина сказала». И вдруг бежит мать этой Зины, ищет дочь. Мама говорит: «Зина сейчас вернется, мы остаемся». А та на маму замахала руками: «Уезжай, уезжай!» Тут объявляют: «Последняя машина. Кто садится?» И мы сели. А так как это была последняя машина, то нам разрешили взять и чемодан, и два узла. В эшелоне мы сначала ехали в пустом вагоне (мама так и была в одном крепдешиновом платье), а потом уже в набитом. Ехали долго, несколько дней, очень скученно. Помню, люди бежали за эшелоном, кричали, цеплялись.