Занкевич обещал значительно сузить функции комитетов, но Петэн продолжал упорствовать.
— Я могу согласиться оставить русские войска на французском фронте только при условии полного упразднения всяких комитетов, — ответил генерал Петэн на настойчивые просьбы Занкевича. — И то, если не сводить их сразу в бригаду, а использовать отдельными батальонами во французских дивизиях.
Не так просто было послать русских солдат и на работы в тылу. Требовалось добиться «добровольного» желания самих солдат. Кое-что в этом направлении делалось. Прежде всего проводился опрос о желании куртинцев пойти на такого рода работы. Но администрация наткнулась на организованное сопротивление солдат. А подпольный комитет не сидел без дела. В лагере стали появляться его воззвания. Одно из них гласило:
«Товарищи! Категорически отказывайтесь от всякой работы, также как идти на фронт. Нас обманывают: говорят, что нет транспорта отправить нас в Россию. Это ложь! Они не хотят отправить нас в Россию на помощь нашим отцам и братьям. Командование старается обмануть нас разными способами и отправить на фронт, чтобы защищать французскую буржуазию.
Товарищи! Знайте, что близок час нашего столь ожидаемого возвращения в Россию. Ура! Долой тиранов!
Подпольный солдатский комитет» 21.
Эти листовки зачитывались до дыр и делали свое дело. Как птицы, перелетали они из рук в руки, будоражили солдатские умы, поднимали угасший было революционный дух.
Голод и продолжающийся террор создавали благоприятную почву для работы подпольного солдатского комитета. Борьба продолжалась, несмотря на то что куртинцы были обезоружены и подавлены. У солдат вновь возродилась мечта о свободе, о возвращении в Россию. Но теперь они были умудрены опытом. «Куртин» больше не повторится. Они добьются победы, во что бы то ни стало добьются!
2
В ночь на 22 сентября к станции Ля-Куртин подошел небольшой поезд. Зарешеченные окна вагонов недвусмысленно говорили об их назначении. В вагоны быстро погрузили арестованных куртинцев — это были члены отрядного, полковых, батальонных и ротных комитетов. Руководящую верхушку комитетов поместили в добротные арестантские вагоны, а остальных — в десять переоборудованных товарных вагонов, двери и окна которых были наскоро заплетены колючей проволокой. На рассвете арестантский поезд тихо тронулся на запад, к побережью Атлантического океана.
Ритмичный перестук колес и легкое покачивание вагонов располагали к раздумьям. Да и было о чем подумать. Оказавшись вместе, члены комитетов, в том числе Глоба и Варначев, оживленно обменивались мнениями. Шел строгий анализ ошибок в руководстве борьбой. Упрекать друг друга было не в чем, хотя Варначев и порывался это делать. По характеру он походил на Ткаченко, которого среди арестованных не было: его, наверное, тайком похоронили где-нибудь на куртинском полигоне, как и многих, кто пал в этой неравной борьбе. Какие могли быть упреки? Все понимали, что борьба была необычной и сложной, настоящего революционного опыта ни у кого не имелось, и не удивительно поэтому, что куртинский комитет допустил немало промахов. Но и ошибки многому научили: только борьба обогащает бойцов и руководителей опытом.