Поначалу все было тихо. И вдруг забегали сестры в поисках дежурных врачей. Творилось что-то необычное: раненые затеяли драку.
А дело было так. Солдаты спокойно лежали и разговаривали между собой.
Чем дальше длилась беседа, тем явственнее становились различия в их взглядах. И началось:
— Постой, браток, да ты откуда попал-то сюда?
— Из Ля-Куртина. А ты?
— Я курновец!
— А-а-а! Значит, ты каратель, продажная душа, ты бил нас!
И тут же в ход пошли костыли и вообще все, что попалось под руки. Били друг друга по головам, спинам, рукам, ногам, били по свежим ранам. Госпиталь наполнился душераздирающими криками, по палатам из угла в угол летели табуреты, кувшины, даже судна...
В схватку вступали новые и новые раненые, шли по старому русскому обычаю стенка на стенку. Дежурным врачам стоило огромных трудов вместе с сестрами, санитарами и вспомогательным персоналом кое-как разнять и успокоить дерущихся.
В конце концов «воюющие стороны» были разведены по разным палатам.
Тут же на «место происшествия» явилась вся администрация госпиталя. Начали выяснять обстоятельства дела... Так вот оно что! Оказывается, русских нельзя лечить вместе. Они, оказывается, враги: дрались друг против друга в лагере Ля-Куртин. Значит, у них началась гражданская война, как было в свое время во Франции...
Стали сортировать раненых. Курновцев оказалось значительно меньше, и их перевезли в госпиталь Сен-Мало. В Сен-Серване остались одни куртинцы. Так установился порядок.
В палатах, где лежали тяжелораненые, было тихо: больные здесь были почти все время без сознания. Но их администрация тоже поделила. А вдруг придут в сознание, определят, к каким лагерям принадлежат, и начнут драку. Тут дело чревато смертельным исходом: раненые находятся в столь тяжелом состоянии, что один удар может лишить человека жизни.
Среди тяжелораненых был и Гринько. Он лежал в третьей палате. Голова его, грудь и рука были забинтованы. Он только что перенес операцию, кровь еще просачивалась сквозь повязку на правой стороне груди.
...Тихо, спокойно лежит Ванюша. Дыхание ровное. Изредка он шевелит сухими губами.
Вот Ванюша с трудом открывает глаза, обводит палату недоуменным взглядом, пытаясь понять, где находится.
— Пить... — тихо просит он.
Санитар-аннамит склоняется к нему, но не понимает, что нужно раненому.
— Буар, — по-французски говорит Ванюша.
И тогда санитар прислоняет к его губам чашку с водой.
Ванюша не знает, что рядом с ним с проткнутой штыком грудью лежит Андрей Хольнов. Его тоже оперировали, но он еще не пришел в себя.
Андрей, так же как и Иван Гринько, был подобран французскими санитарами в Ля-Куртине в бессознательном состоянии, попал с Ванюшей в один вагон и вот теперь в госпитале оказался в одной с ним палате.