Мучительно тянулись минуты. Вагоны визжали на крутых поворотах, а редкие электрические вспышки под трамвайными дугами озаряли лица сумрачных конвоиров.
На железнодорожном тупике всех пересадили в арестантские вагоны и под усиленным конвоем повезли куда-то дальше. На другой день прибыли на станцию Рошфор. Арестантов вывели на пристань и погрузили на самоходную баржу. Захлопнули люки. Был слышен лишь приглушенный плеск волн, баржа тихо покачивалась. Наконец все стихло. Загремели люки, послышалась команда:
— Выходи.
Так и этот транспорт арестантов прибыл в Иль д'Экс.
Арестантов распределили небольшими группами по казематам, и они попали в объятия своих же друзей — куртинцев, членов батальонных и ротных комитетов. Солдаты обнимались, целовались, плакали от радости. Тут-то и узнали узники из тюрьмы Бордо, что теперь над русскими войсками во Франции господствуют французские законы, а законы эти к иностранцам применяются «по-особому», то есть с таким беззаконием, что от хваленой французской демократии вообще ничего не оставалось.
— Таскаем мешки с цементом с одного места на другое — вот тебе и работа, и закон, и справедливость, — возмущались «ветераны» Иль д'Экса.
И снова потянулись тяжкие тюремные будни.
Но мятежный дух куртинцев смирить было невозможно. Он пробивался сквозь все препоны. Появились небольшие, написанные от руки листовки, которые на работах можно было обнаружить между мешками и цементом. Из одной такой листовки заключенные узнали, что французские власти, боясь международных осложнений, а также под давлением протестов Советской России не решились осуществить свой коварный замысел — предать куртинцев военно-полевому суду. «Скоро наступит освобождение, — говорилось в листовке. — Продолжайте борьбу!»
Как-то перед выходом арестантов на работу на плацу появился комендант острова и приказал построить всех заключенных в каре с интервалами между казематскими группами, чтобы исключить какой бы то ни было контакт. Он прошелся перед строем, заложив руки за спину, и начал свою речь:
— У нас во Франции даром хлеб никто не ест, по закону это не положено. Мы ведем тяжелую войну, и каждый, кто живет на французской земле, должен трудиться на пользу Франции, содействуя тем самым скорейшей победе над Германией и ее союзниками. Вы составляете обузу для Франции, мы не знаем, кто и когда будет расплачиваться за ваше содержание и питание. Поэтому вас скоро направят на полезные работы в те районы Франции, которые будут указаны администрацией свыше.
— Мы уже расплатились, господин комендант! — послышался ясный и твердый голос в центре каре. — И за себя и за нашу страну. Мы целый год защищали французскую землю под Реймсом, мы обильно полили ее своею кровью под Бримоном, да и на других участках фронта много наших братьев пали смертью героев. Какой еще цены вам надо, какого вы расчета требуете? По приказу своего правительства вы помогали зверски расстреливать нас в Ля-Куртине, а теперь мучаете голодом и посылаете на каторжные работы, которые угнетают нас своей бессмысленностью.