Пруды и озера сплошь покроются лопухами и кувшинками, и среди них будут плавать большими хлопотливыми семействами гуси и утки. Вот волнуется и хлопочет на берегу обманутая мать-курица: ее потомство оказалось утиным, утята проворно лезут в воду и уплывают...
Жизнь идет полным ходом, и эту жизнь враг хочет убить, затоптать.
Да нет же, не бывать этому, не владеть проклятому германцу Украиной!
Там, на Украине, мама, там где-то тетя Наташа. И над ними тоже, как над всеми женщинами Украины, будет издеваться враг? Это немыслимо! Этого нельзя допустить!
У Ванюши от таких мыслей ныло сердце, чувство обиды и беспомощности сжимало, сдавливало его в комок. В одну из тяжелых минут Ванюша не выдержал, и глаза его наполнились слезами. Крупные, соленые капли покатились по щекам. И тут в палату вбежал дядя Жак:
— Мои шер Жан! — И он подал Ванюше свежий номер «Юманите». — Немцы ведут наступление по всему фронту. Идут сильные бои под Псковом. Враг угрожает Петрограду. Ленин обратился с призывом: «Социалистическое отечество в опасности!»
Это известие, как электрической искрой, пронзило все существо Ванюши. Он даже вскочил. А мозг работал: что же делать?! Он вскрикнул от внезапно пришедший мысли: идти добровольно во французскую армию, чтобы драться с немцами. Ох, как это не по душе! Но другого выхода, видимо, нет. Нельзя же оставаться в бездействии.
Прошло два мучительных дня. Ванюша ходил темнее ночи. Как ему не хватало сейчас Андрюши Холыюва, хорошего, верного друга! Не с кем поделиться своими мыслями. Он очень уважал, даже, пожалуй, любил Андрея, как своего родного старшего брата. Он всегда так дорожил его мнением. И вот его нет. Нет в такое время, когда надо принять большое и трудное решение. Водь Ванюша еще так молод.
Мозг разгорячен мыслями, они толпятся, одна противоречивее другой: не так просто идти и драться рядом с французами, которые усмиряли куртинцев, гноили в тюрьмах, ссылали в Северную Африку. Но ведь это не те французы, которые дерутся с немцами там, на передовой. Там — простые люди из народа, и с ними вместе драться против общего врага совсем не предосудительно. А вот идти с заявлением к тем, кто управляет, кто ревностно выполняет приказы французской реакции — противно. Но видимо, придется переломить себя. Ведь иначе нет другой возможности получить право драться с немцами. А сидеть сложа руки, когда немцы наступают и порабощают родную землю — это преступление, трусость, шкурничество, измена. Это значит не отозваться на призыв Ленина: «Все на защиту революции и Родины!»