Из ситуации сложившейся видно было выхода три и все они на некоей оценочной линейке располагались между отвратительным и омерзительным.
Первый самый реальный, но и самый невероятный: заклеить проем, забрать вещички и сбежать.
Плюсы – ничего тебя не касается, пусть тут и по ту и по эту сторону двери все будет как будет, я – не я и корова – не моя.
Минусы – могут все-таки на него, Славу, выйти. Те, кто с этой стороны, конечно. Гороха вполне могла заинтересовать та поспешность, с которой Прохоров бежал из старого дома.
И уж точно заинтересует Вадика. Конечно, он идиот и обыграть такого не проблема. Вряд ли он помнит, какие на той стене были обои. Подобрать похожие по тону, Равиля не звать, обойтись своими силами – Марина, Володя и он сам – авось, когда придет проверять причину бегства, Вадик ничего не заметит. Пожмет плечами, сплюнет на пол и уйдет.
А если в момент обхода квартиры ему придет в голову прислониться к стене в ненужном месте?
А если решит, как Слава полчаса назад, простучать стены, интересуясь, что напугало «книжака» (таким странным именем он звал Прохорова)?
А если в момент его возни там за перегородкой вернется хозяин и поинтересуется, что за странная дыра в стене, то есть, стена, вроде есть, но обои другие и все такое… И толкнется в этом месте?
Будет интересная встреча.
Даже чересчур интересная с кровью и жертвами…
Да и кроме всего был в этом варианте гигантский минус: при всем при том, что Слава с возрастом успокоился и любопытство его почти умерло, все-таки пройти мимо такой возможности, завязав себе глаза, он не сможет. Даже если все сделает по первоначальному плану, то есть замажет, заклеит и сбежит, и дальше все пойдет гладко, все равно не успокоится. Будет таскаться сюда, ходить вокруг дома, сердце будет ныть, и чем все это кончится – неизвестно…
Второй вариант – романтический.
Ситуация складывалась так, что вполне можно попробовать в лучших голливудских традициях спасти мир.
В самом деле: за окном, скорее все-таки дореволюционная Москва, чем тридцатые годы. Крой пальто, отличное состояние книжек и ни одной среди них послереволюционной, да и карета вместе с полным отсутствием автомобилей – все это наталкивало на мысль, что на дворе какие-то десятые годы, а отнюдь не тридцатые и даже не двадцатые.
А тогда все просто: уточнить – который точно год на дворе, выяснить, где в это время были Ленин, Сталин и Троцкий и кого-нибудь из них мочкануть.
Прохоров не был безоглядным сторонником большевистской версии теории о роли личности в истории. Он понимал, что движение времени – штука объективная и, если суждено было России влезть в февральско-октябрьское говно, то тут уже ничего не сделаешь. Но вот консистенция, вот количество, вот отравляющая сила этого продукта сильно зависели от исполнителей исторических ролей, и тут можно было как-то попробовать влиять.