Человек между тем совладал наконец с телом Эгиля – погибший берсерк и мёртвым словно бы защищал своего хёвдинга, никому не позволяя прикоснуться к нему, – отвалил его в сторону и, привстав на колени, обхватил Харальда под мышками. Зарычал от натуги. Всё-таки стронул его с места и поволок куда-то, хрипя сквозь зубы и, кажется, отдавая на это последние остатки жизни и сил. Харальду показалось несправедливым, чтобы его тащили, словно мешок. Он почему-то не усомнился, что словенин ему не враг, и попытался помочь, хотя бы толкаясь ногами. Получилось жалкое трепыхание. Тело не слушалось.
– Ты поберегись, малый… – заметив его попытки, прохрипел раненый. – Отлежись сперва… Ещё пригодятся силёнки…
Крапива снова ехала так, как привыкла – верхом на Шорошке, в знакомом седле, в которое, как она до сих пор привычно гордилась, никто другой сесть не умел. Страхиня ехал позади, на Игрене. Лютомирова кобылица приняла его сразу и беспрекословно, ещё охотнее, чем прежде Шорошка. Крапиве бы удивиться, возревновать и спросить, что за такое лошадиное слово знал одноглазый варяг. Не спросила. Она не испытывала ни ревности, ни удивления. Вообще никаких чувств. Душа словно забилась куда-то и накрепко зажмурилась, онемев и отупев от свалившегося несчастья. Пряжка путлища съехала вниз и больно трёт бедро сквозь штанину – ну и что? Поправлять её, ещё не хватало. Отскочившая ветка хлещет в лицо, сбивает с головы шапку… А пропади она пропадом, шапка, да и голова с ней!
Ехали на заставу, и Крапива показывала дорогу. Сама она в батюшкином городке не бывала ни разу, обиду глупую всё копила, в Ладоге отсиживалась, когда отроки навещали боярина и друзей. Однако дорогу со слов тех же отроков представляла неплохо. Уж всяко выехать без ошибки и спутника вывести могла. Так и двигались.
Подъезды к заставе должны были бы охранять дозоры, но знакомые голоса не окликнули Крапиву ни на дальних подступах, ни на ближних, и девушка исполнилась самого чёрного подозрения.
– Дозоров что-то не видно… – подслушал её мысли ехавший сзади Страхиня. – Подевались куда?..
Крапива даже обернулась в седле, имея в виду с жаром ему возразить: не моги, мол, трогать ни батюшку, ни отроков его, не тебе о них рассуждать!.. Что они делают, так и должно тому, а чего не делают, значит, и незачем!.. Но не разомкнула уст и снова стала смотреть вперёд, на тропу между редеющими деревьями. Над заставой незримо, но осязаемо висела чёрная туча. После рассказа Лабуты, после того, как вот этими руками прикрыла мёртвому Лютомиру глаза – ждать, чтобы в городке у порогов шла совсем обычная жизнь?.. Чтобы поведанное новогородцем просто рассеялось, словно ядовитый дымок, оказавшись сплошным наветом, призванным боярина Сувора очернить?..