Вечером, когда Маюни ушел на круг, Устинья, управившись с делами, прилегла в чуме. Сон не шел, да она и не думала спать, просто так, размышляя, лежала… А еще чувствовала что-то такое, не очень хорошее, вот будто бы под лопаткой свербило, словно бы укусил кто. А потом вдруг – точно так же – засвербило в боку. Поворочалась дева, выбралась из чума наружу – на вечерней-то зорьке уже было прохладно. И тоже чувствовалось, будто что-то не так! Что…
Ус-нэ вдруг услышала за спиной едва слышный шелест, обернулась… и увидела невдалеке белого златорогого оленя и важенку. Олень бил копытом, словно пытаясь затоптать что-то, а важенка жалобно блеяла… пока не исчезла вдруг вместе с оленем.
Покачав головою, встревоженная – не впервой уже такое видение – Устинья, перепрыгивая через серую россыпь камней, бросилась к тому месту, где только что стоял олень, наклонилась, на коленки встала… искала – что, непонятно, хотя… Вот! Стебель таволги! А таволга-то здесь, на острове, не росла, холодновато для нее было! Странный какой-то стебель… нитью синей опутанный… словно бы специально – сноровку – кто-то его здесь посадил, воткнул.
Дева недолго думала, выдернула стебель – по ладони полоснуло до крови, словно ножом, – сопротивлялся стебель, вырывался, вертелся, словно змея, только что не шипел! У кого другого, может, и вырвался бы, да только не у Ус-нэ! Добежала дева до моря, сунула руку в воду… придавила таволгу плоским камнем – лежи, остывай. Пошла обратно к чуму – и снова увидела белого оленя и важенку – те весело промчались мимо, исчезли. И под лопатками не чесалось больше, и в боку не свербило. Нигде. Что это ж за стебель такой? Чей?
На созванном вечером казацком кругу по первому вопросу – о доле Маюни – разногласий не возникло. Все разом подтвердили – выдать. Остяк вышел на середину, к костру, поклонился на все четыре стороны, улыбнулся застенчиво, поблагодарил.
– Люб ты нам, парень! – кругом послышались возгласы.
– Может, зря уходишь?
– Еще повремени!
– Благодарствую всем вам, да.
Не поддался юный остяк на уговоры, да атаман иного и не ждал. Что ж, пусть уходит, хотя и жаль.
– Долю твою поутру выдам, с рассветом, – улучив момент, шепнул Иван. – Подождешь?
Маюни улыбнулся:
– Не, в чум пойду, к жене. Утром явлюсь, да.
– Добро, – атаман махнул рукой. – Увидимся.
Другое нынче тревожило Егорова, давно уже не давало покоя – судьба пропавшей ватаги Матвея Серьги.
– Вот что, други, – чуть помолчав, негромко начал Иван. – Про наших все мы думаем, все возвращения ждем – уж пора бы!
– Пора, атамане, пора! – нестройным хором поддержали ватажники. – По зиме еще должны были вернуться – ан нет.