– Припас пороховой зело ведает? – удивленно переспросил Иван. – Стреляет добре? И когда ж научиться успел? Хорошо. Семка!
– Я, атамане! – дернулся отрок.
– Тоже с нами пойдешь! За припасом оружным, за пушками да пищалями следить будешь.
– Благодарствую, господине… И вы, казаки, благодарствуйте.
Пряча глаза, Семка не знал – огорчатся ему или радоваться. С одной стороны, здесь, в остроге, явно было б спокойнее, но с другой – в дальнем (с самим атаманом!) походе можно было добыть не только почет, уважение и славу, но и добычу изрядную – увесистый кусок золота да прелестных молодых дев! А то все прежние лихие набеги как-то миновали Короедова стороной – по натуре трусоватый, парень на рожон не лез, не высовывался и всегда оставался в остроге. Ни тебе добычи, ни честно заработанных девок! Но сейчас вот… Прямо не знаешь, что и думать. Да что уж теперь, когда сам атаман… когда круг… Теперь уж – как Бог даст! Авось пронесет, спасет от лютой смерти, как раньше спасал.
Набрав на кругу отряд, атаман дал каждому задание – готовиться к походу: посмотреть струг, подсмолить, подлатать, если надобно, набрать припасу оружного, поставить дополнительно пушек, луки да самострелы не забыть присмотреть, вдруг да дожди зарядят? В сырую погоду фитиль плохо горит, пищальки могут и не выстрелить. С другой стороны, «хитрая» винтовальная пищалица атамана (называемая немцем аркебузой) в любую погоду могла палить, потому как колесцовым замком снабженная: колесико, пружина – искра, однако снаряд сей тонкий, грязи боится, фитилек в этом смысле куда как надежнее… вот только ежели дождь…
Пока отряд набрали, пока каждого – почти каждого – выслушали, покуда посовещались да путь наметили, не заметили, как за дальним, на том берегу, лесом забрезжили-заблажили рассветы, один – золотисто-алый – привычный, свой, другой же – сиренево-палевый – от колдовского разгоравшегося на новый день солнца.
Догорая, таял синими углями костер; негромко переговариваясь, казаки, зевая, расходились почивать – кто здесь, в остроге, а кое-кто – и «на посаде», в недавно поставленных избах да чумах – с черноглазыми прелестницами под боком.
Краем глаза заметив неслышно подошедшего остяка, Иван кивнул Михейке Ослопу:
– Пошли, друже, подмогнешь кой в чем. А ты, Маюни, жди. Мы сейчас. Получишь свою долю, не сомневайся!
Спустившись в ледник, занимавший весь внутренний двор острога, атаман быстро прошел меж большими плетеными корзинами с запасами мороженой рыбы и мяса, обогнул бочонки с холодной брагой (пару таких распили сегодня на кругу) и, остановившись перед ворохом недавно выделанных тюленьих шкур, обернулся: