– Верной-верной тебе буду, да, – прижимаясь тощими бедрами, шептала на своем языке Меретя. – Жить будем вечно.
– Да отстань ты от меня, лошадина страшная!
Сбросив девку в мох, Семка поспешно оделся и зашагал прочь, к кострам.
Меретя, конечно, обиделась. Но не сильно. Парня-то рассмотрела все ж таки. Ну, что это за воин?! Собой не видный, тощий, костлявый даже, да и не осанистый – совсем еще дите. Такому бы соску, не титьки бабьи. Не-ет, не такой муж ей нужен! На этого-то так просто польстилась – захотелось, прямо невмочь терпеть. Желание свое удовлетворила – ладно, теперь и на холодную голову подумать можно, она ж вовсе не глупая, Меретя, славную Митаюки-нэ всегда внимательно слушала, все наказы запоминала накрепко.
И то, что всем пленницам надобно мужа хорошего выбрать – побыстрее, однако и не шибко-то торопясь. И еще от Митаюки Меретя про ведьму Нине-пухуця краем услышала, про то, как та самого главного здешнего жреца, отца Амвросия, соблазнила, да так, что тот, бедолага, даже на пустынном островке от нее укрыться не смог, как ни старался.
Стать женой шамана, жреца – вот это дело! Вот это Митаюки-нэ непременно одобрила бы, кабы была здесь. Тем более оставшийся в селении белых шаман весьма юн, пожалуй, никак не старше того парня, что только что млел в жарких объятиях Меретя. Получилось с этим, выйдет и с тем, и наплевать, что тощая, что плоская грудь. Молодым-то парням особой красоты не надо, им доступность – главное… Так этот молодой шаман, он сейчас как раз на том островке, верно. В «пустыне», как они говорят, в небольшом храме возносит хвалу богу Креста. Вон он, островок-то, острую крышу храма отсюда видать.
Больше Меретя не раздумывала, пробралась к челнокам, выбрала понезаметней, столкнула на воду, весло не забыв прихватить. Погребла умело, руки-то были жилистые, сильные, правда, раньше доводилось только по рекам-озерам плавать, а тут вот, по морю пришлось, хоть и ветра почти не было, а все ж какие-никакие – волны. Захлестывали, челнок в борта били. Едва не перевернулась девчонка, но все ж, слава богам, выгребла, меж двух серых камней причалила. Наскоро осмотрясь, выскочила, вытащила лодку, прислушалась. Точно – кто-то молился в храме! И голос был такой размеренный, спокойный… молодой.
Ухмыльнулась Меретя, одежку скинула, волосы на глаза напустила – так они куда как пышнее казались да и скулы прикрывали. Вечерело уже, солнышко алое в море садилось. Со стороны солнышка дева и зашла…
– И ныне, и присно, и вовеки веков, аминь!
Закончив молитву, Афоня перекрестился и, одернув рясу, надел на голову скуфеечку. Вышел из часовенки весь из себя умиротворенный, благостный. Вот ведь жизнь! Ответственность – да, но и службу божью справлять ведь кому-то надо. Афоня смел думать, что у него не худо то получалось. Нет, конечно, не так хорошо, как у отца Амвросия, но все-таки.