…И в тот день, как всегда, бывший учитель Николай Лысков рано утром пришел на лесопилку, принадлежавшую кооперативу «Черноморка». Хотя Николай и был зятем одного из совладельцев кооператива, но никогда не стремился заполучить для себя какую-нибудь чистенькую руководящую должность. Вместе с рабочими он целыми днями ворочал огромные дубовые бревна, подтаскивал к ленточной пиле, где они превращались в балки или доски. В короткий перерыв он обедал за общим столом с теми, с кем делил с утра до ночи свой тяжкий труд.
Почти каждый день приходила на лесопилку Яна, жена Николая, приносившая мужу обед. Тоже бывшая учительница, она после увольнения из школы перебралась к своим родителям в Несебыр. Позднее, когда Николай вернулся из концентрационного лагеря, они обосновались в селе Оризаре, сняв там комнату. Здесь единственным занятием Яны, которая до этого много лет учительствовала и вела разностороннюю нелегальную и легальную общественную работу, стали заботы о семье. За каждым ее шагом следила полиция. Небольшое разнообразие в ее жизнь вносили ежедневные посещения лесопилки. Всегда жизнерадостная и приветливая, она находила удовольствие в общении с рабочими. Яна особенно радовалась, когда Николай наливал всем своим товарищам понемногу супа из принесенного ею котелка. Покончив с супом, все переходили к прочей скромной снеди, разложенной на грубо сколоченном столе.
Однажды, когда уставшие рабочие уже сидели за столом, неизвестно откуда появилась старая, сгорбленная цыганка. Она тут же занялась своим привычным ремеслом: принялась гадать, уговаривать забыть все беды и кручины и, прежде чем кто-либо успел возразить, начала наливать каждому в тарелку фасолевую похлебку из принесенного ею котелка. Никто не отважился попробовать сомнительное варево. Лишь Лысков с улыбкой оглядел сидящих за столом и сказал:
— Ну-ка, отведаем угощение. По запаху чувствуется, что цыганка умеет готовить. — С аппетитом съев несколько ложек похлебки, он добавил: — Ешьте, ешьте. Эта цыганка не раз мне гадала, знает, что к чему.
Но остальные рабочие по-прежнему с сомнением поглядывали на содержимое тарелок. А цыганка все продолжала уговаривать отведать ее похлебку и кляла на чем свет стоит своего старика, якобы прогнавшего ее из табора за то, что из-за ее вкусных кушаний, которых никогда не оставалось на завтра, он превратился в попрошайку.
Однако можно провести городского жителя или крестьянина из равнинного села, но не горца. И вот уже один из сидевших за столом радостно воскликнул, указывая на заторопившуюся куда-то цыганку: