— Перестаньте, граф, — сказал Лозен, вставая. — Что это Вам пришло в голову? Милостивые государи и государыни, меня очень удивляет эта — извините меня за выражение! — необдуманная сплетня! И неужели лавка нашего Лавьенна — подходящее место для обсуждения столь деликатных дел? Ах, ах, господа кавалеры, я считал вас более скромными!
Все присутствующие смутились; первая нашлась маркиза де Кевр.
— Мы хотим слышать подтверждение именно из Ваших уст только потому, что дело идет о даме, желающей окружить себя ореолом святости, — сказала она. — Она ходит в церковь два раза в день, ухаживает за больными в больнице “Дома Божия”, является всегда желанной гостьей в доме д’ Альберт, где обучают такой премудрости, что в ее основных положениях еще никто не мог разобраться. Но, кроме этой тихой, достойной всякого уважения показной жизни, дама ведет вторую жизнь, диаметрально противоположную той, которую я только что описывала. Хотят знать определенно, действительно ли эта дама так интересуется наукой, что берет своих поклонников прямо со школьной скамьи, в то время как ее супруг сражается с мусульманами. Эта дама, как говорят, обратилась к королю с просьбой отстранить докучного супруга, но по-видимому получила отказ. Вы, граф, должны быть хорошо знакомы с этим делом; если можете, то успокойте своих любопытных друзей.
— Я должен, прежде всего, знать имя той дамы, маркиза, — ответил Лозен. — Вы знаете, что монарху часто подают несколько совершенно однородных прошений. То же самое могло случиться и здесь. Итак, кто Ваша дама, господа?
— Что же, — легкомысленным тоном ответила маркиза, — отчего не сказать того, что все равно знает весь свет? Это — маркиза де Бренвилье.
— Свет знает только то, что в нем распространяют лжецы, — внезапно крикнул чей-то голос, выходивший как будто из-под земли, и большими шагами, напоминающими прыжки разъяренной тигрицы, в магазин, к великому ужасу присутствующих, вошла сама маркиза де Бренвилье.
Дамы громко вскрикнули, а кавалеры в смущении стали мешать ложечками в стаканах.
Когда маркиза Бренвилье подошла к маркизе де Кевр, ее взгляд не выражал ни гнева, ни волнения, но глубочайшую скорбь и полное смирение. Мария де Бренвилье окинула взглядом все это общество щеголей и знатных дам и вполголоса проговорила:
— Извините меня, господа, если я помешала вашей утренней беседе. Но я только тогда решилась войти сюда, когда услыхала свое имя. Я покупаю у нашего добрейшего Лавьенна лекарства, необходимые мне для дел христианского милосердия в “Доме Божием” или в госпитале Святого Людовика. Я пришла сюда не для болтовни, а еще менее для того, чтобы услышать, как позорят мое имя. Я прощаю Вам, маркиза, и убедительно прошу Вас сегодня вечером на приеме вдовствующей королевы обратить Ваше внимание на то, буду ли я похожа на женщину, просившую о разводе, когда войду в зал под руку с маркизом де Бренвилье. Оставьте меня продолжать мои тихие, мирные занятия; не спрашивайте и не разузнавайте ничего о моих поступках и целях, точно так же, как и я не буду обращать ни малейшего внимания на Ваше поведение, даже тогда, когда опять встречу Вас под руку с герцогом де Со темной ночью в глухой Шаронской улице, в то время как маркиз де Кевр охотится с принцем на оленей в лесах Фотненебло. Шаронская улица проходит около самого женского монастыря “Доброй помощи”, в котором я часто бываю.