— Лежите смирно, иначе Вы погибли. Если не будете кричать, то останетесь нами довольны.
Камилл увидел перед собой крайне неопрятного, безобразного молодца. Осмотр его карманов очевидно разочаровал злоумышленников.
— Вставайте, — сказал один из них. — Вы можете идти, только оставьте нам свой плащ.
— Но Вы подождете, пока мы не уйдем, — вмешался другой бандит. — Когда услышите издали крик: “Хо! Хо!”, как обыкновенно кричат матросы, снимаясь с якоря, — тогда можете уходить, но не раньше! И не вздумайте следить за нами, иначе… — и он сделал выразительный жест.
Камилл очень обрадовался, убедившись, что был жертвой простого разбойничьего нападения. Быстрое исчезновение маркизы объяснилось также совершенно понятно, — и Камилл с легким сердцем вернулся в дом цирюльника. Бандиты оставили ему ключ, и потому он мог незаметно пройти в свою комнату через заднюю дверь. Только здесь он совершенно пришел в себя. Сначала он подсчитал свои убытки и пришел к заключению, что, кроме прекрасного охотничьего ножа, все пропавшие предметы могли быть легко возмещены. Только одно обстоятельство сильно беспокоило молодого человека: в карманах его камзола, среди маловажных документов находилась одна, весьма важная записка: это был ответ маркизы на его предложение присутствовать на ночном собрании; она-то и пропала вместе с остальными бумагами.
Камилл озабоченно нахмурился.
* * *
Из спальни маркизы раздался слабый звонок, Франсуаза поспешила на зов барыни. Маркиза уже сидела в постели, и, пока горничная занималась ее утренним туалетом, задумчиво разглядывала потолок своей комнаты.
Пока Франсуаза наливала в таз сильно пахучие, живительные эссенции, Мария де Бренвилье спросила:
— Маркиз уже встал?
— Уже давно, — с сильным ударением ответила горничная.
Маркиза медленно прошла в столовую. В кресле перед камином сидел маркиз, закутанный в шелковый шлафрок. Он небрежно поклонился жене; ответив ему таким же небрежным поклоном, маркиза села за стол.
— Хорошо ли Вы отдохнули после праздника у вдовствующей королевы? — спросил маркиз, слегка повернув голову в сторону жены.
— Балы утомляют меня, — ответила маркиза.
— Ба! В Вашем-то возрасте? Когда-то Вы последняя покидали балы в доме д’Альбрэ или у де Шеврез, или у Ледигьер, или у…
— О, оставим эти воспоминания! Они уже так далеки от меня! Теперь я ищу совсем иных удовольствий, и Вы хорошо знаете это.
— Да, и мне это очень странно, — промолвил маркиз, взяв щипцы и разгребая угли в камине. — Вы, как слышу, стали очень благочестивы и отдались добрым делам. Вы возненавидели ночные пиры и все-таки… Вы знаете, что я всегда был очень снисходителен к Вам, а потому, надеюсь, не посетуете на меня за мои слова, — все-таки вчера вечером мне послышалось, что на Ваш счет говорились кое-какие сплетни. Я говорю: мне послышалось, потому что, будь я твердо уверен, что замечания касались лично меня, — сплетнику очень скоро пришлось бы навсегда прекратить разговоры о чем бы то ни было. Но если Вы знаете за собой какую-либо романтическую слабость или очаровательный проступок, то я убедительно прошу Вас скрывать свое служение богам под покровом непроницаемой тайны и обратить внимание на то, чтобы Ваши занятия медициной и особенно Ваши сношения с теми учителями, которые учат Вас приготовлять лекарства для “Дома Божия”, не делались предметом пересудов в лавке Лавьенна.